Перед дверью меня слегка замутило, я знал, что ждет меня внутри, но особенно переживать было некогда. Не для того я торопился как угорелый, чтобы теперь очень уж тут припухать. Я вошел. Попетлял по тесному и узкому коридорчику, а когда наконец вышел из него, вынужден был зажмуриться. Но глаза привыкли, и я огляделся.
Передо мной был очень большой подвал, со стенами, уходящими в такую даль, что конец его был едва виден. Колонн посередине не было, так что спрятаться никто тут не мог. Центральная часть была освещена полусотней люминесцентных ламп без колпаков. Некоторые были розовые, некоторые ртутного, совершенно неживого света. От их смешения все вокруг казалось слегка диким, как на карнавале. Но только на противном карнавале.
Потому что посередине этого квадрата лежала совершенно голая девица. Я увидел ее довольно отчетливо, потому что она лежала на очень высоком столе, чуть не до плеч нормальному человеку, а я к тому же стоял на приступочке у входа.
Людей было немного, десятка три. Они стояли двумя расходящимися рядами около стола, сложив руки перед собой в жесте, похожем на индийское приветствие, только ладони их были странно вывернуты вниз. У головы девицы, по ту сторону стола, стояли две фигуры в длинных черных шелковых одеяниях. Эти чуть нервно оглядывались.
Впрочем, они все тут были нервными, возбужденными, нетерпеливыми. И негромкие причитания, сливающиеся в нестройный гул, тоже заряжали горячим нетерпением.
Я внимательно рассмотрел девицу, она была целехонькой. Ни одного пятнышка крови, ни одного синяка на ее белоснежном теле не было видно. Я с некоторым облегчением вздохнул. Потом отставил свой «ремингтон» и пошел на толпу.
Пока я шел, один из типов, стоящий у края стола, вдруг произнес низким, очень красивым басом:
– Папа, может, снимем ей повязку с пасти. Пусть хоть поорет перед удовольствием? И нам будет в радость…
Один из главных сделал успокаивающий жест.
– Придет палач, он и снимет. Не торопись, Грохот. Он скоро появится.
И он посмотрел на дверь, вторую в этом подвале, помимо той, в которую я вошел. Она была устроена в дальнем углу и освещена пятью странно мерцающими красными лампами, как в проявочной какой-нибудь провинциальной газетенки, честное слово. Почему-то именно эти красные лампы меня разозлили.