– Н у Растяпочка, ну умница, ну я же тебя правда-правда люблю. Ужасно люблю! – Маруся чуть не плакала, глядя в умненькие Тяпины глаза. – Ну почему ты не хочешь вовремя вылезти, а?
– Бестолковая она, я же тебя предупреждала, – ответила вместо собачки Анжела. – Ничего у тебя с ней не получится, только время зря тратишь.
– Получится, – упрямо сказала Маруся. – Я тоже бестолковая, мы с ней два сапога пара. Просто я пока не понимаю, что ей такое сказать, чтобы она поняла...
– Ничего ей не надо говорить, – сердито бросила Анжела. – Хлыстом отстегать хорошенько, может, поймет. А не поймет, так пошла вон с манежа. Цирк – дело жесткое. Хочешь над зверюшками сюсюкать, иди вон в собачью гостиницу работать. И то вряд ли получится. Животные и силу чувствуют, и слабость.
Понятно, что в выборе между силой и слабостью Марусиной сущности в точности соответствовала слабость. Но ей все-таки казалось, что этот выбор не настолько однозначен. Хотя когда Тяпа в сто первый раз отказывалась выполнять придуманный Марусей трюк, то впору было согласиться с опытной Анжелой, а не выдумывать про жизнь то, чего в ней не бывает.
Клоунская реприза, которую Маруся придумала для себя и Тяпы, выглядела так заманчиво, что когда она – правда, без Тяпы – показала ее Сидорову, тот решительно заявил:
– Если получится у тебя, сразу на манеж выйдешь. Я не я буду, если для тебя этого не добьюсь. Зрители над тобой ртом смеяться, глазами плакать будут, а что в сердце, и сами не поймут. Я, Марусенька, таких, как ты, после покойного Лени Енгибарова не видел.
У Маруси тогда сердце замерло от счастья. Неужели ее сравнили с самим Енгибаровым?! Петр Иванович Сидоров и раньше рассказывал ей об этом знаменитом печальном клоуне, но ей и в голову не приходило, что она даже отдаленно может быть на него похожа.
«Дура набитая! – с сердитым отчаянием думала она теперь. – Развесила уши, как Тяпа! А сама только глаза таращить умеешь. Тоже как Тяпа».
Реприза, которую она так неудачно репетировала вот уже вторую неделю, вообще-то была очень проста. Она должна была начинаться в самом конце Анжелиного номера. Маруся с нелепо заколотой множеством разноцветных заколок челкой и в нелепом же мужском костюме – длинные, собирающиеся гармошкой брюки, висящий на плечах пиджак – бродила между дрессированными собачками и поочередно подзывала их к себе, пытаясь погладить. Но собачки не обращали на нее внимания. Тогда Маруся расстилала на манеже большой кусок холщовой ткани, доставала из кармана уголь и, мгновенно перепачкавшись как трубочист, рисовала на этом холсте свою собственную собаку. Собака должна была получиться смешная и нелепая, в точности Растяпа. Маруся специально тренировалась, чтобы она получилась именно такой; она с удивлением обнаружила у себя даже некоторые рисовальные способности. И вот в тот момент, когда она, всхлипывая, гладила нарисованную собачку, словно живую, из-под ткани вдруг появлялась настоящая Тяпа и прыгала Марусе на руки.