– Почему же напрасно?
Маруся затаила дыхание, вглядываясь в его вдруг ставшее серьезным лицо.
– Потому что кажется мне, что к детям многих из них на пушечный выстрел нельзя подпускать, и хочется половину учителей этих выгнать к далекой матери. Но не может же быть, чтобы столько опытных людей ни на что не годились. Значит, не они ошибаются, а я.
– Ничего это не значит, – решительно сказала Маруся. – Даже обычная математическая логика об этом не свидетельствует.
Это была Сергеева фраза. В его устах она всегда звучала убедительно, а в Марусиных, наверное, не очень. Во всяком случае, Матвей посмотрел на нее с удивлением.
– Думаешь, не свидетельствует? – спросил он.
Теперь удивилась Маруся: в его голосе не слышалось ни капли превосходства. Наоборот, он как будто ожидал, чтобы она объяснила ему то, что было для него непонятно и нелегко.
– Конечно! – Она во все глаза смотрела ему в глаза. – Вы же это – ну, что половину учителей выгнать надо, – не просто придумали, а почувствовали, да? Значит, это так и есть.
– Вообще-то да, почувствовал... – Он тоже смотрел в ее глаза, но при этом как будто бы и прислушивался к чему-то в себе самом. – По-твоему, этого достаточно?
– Да, – кивнула Маруся. – Для вас достаточно.
– Почему именно для меня?
– Потому что вы знаете, от чего в душе бабочки летают.
– Бабочки? – Он удивился – наверное, забыл, что сам же и говорил об этом когда-то. – А от чего они летают?
– Разве не знаете? – упавшим голосом спросила Маруся.
Он улыбнулся:
– Вообще-то знаю.
Официант принес глиняные горшочки, накрытые вместо крышек румяным запеченным тестом, и Маруся не успела спросить Матвея, от чего у него в душе летают бабочки. Ей не хотелось спрашивать об этом за едой, и она спросила о другом:
– Это вам из-за ваших учителей приходится опять к пистолету привыкать?
Матвей расхохотался так, что подавился тестом, которое отломил от горшочка.
– Хоть на «вы» меня не называй, а? – проговорил он, откашливаясь и утирая слезы. – А то я себя чувствую как дурак с мороза. Когда это я такое сказал, что из-за учителей?
Такого он, конечно, не говорил. Чувствовать себя дурой с мороза следовало бы Марусе. Матвей всмотрелся в ее глаза и сказал:
– Я, наверное, сам с собой рассуждал, а вслух ерунду какую-то нес. Нет, от учителей никакой угрозы не исходит.
– А от кого исходит? – мгновенно забыв о только что ляпнутой глупости, спросила Маруся.
– Да ни от кого, – убедительным тоном ответил Матвей; Марусю почему-то не убедила его убедительность. – Это же школа, какая может быть угроза? Если хочешь, приходи, сама увидишь. – И прежде чем Маруся успела ответить, что, конечно, хочет, он придвинул к ней поближе глиняный горшочек и сказал: – А ешь ты плохо, сразу видно. Глаза у тебя на пол-лица.