Нежные годы в рассрочку (Богданова) - страница 41

– Всё, Гаврилов. Развод. Я не хочу из-за тебя Геню потерять – за ним теперь глаз да глаз нужен. Ему хороший пример нужен! А ты что? Дебошир припадочный, пьяница и бабник!

– Курвы! – крикнул Владимир Иванович и ушёл, громко хлопнув дверью.

И, быть может, супруги обошли бы развод стороной, если бы Гаврилов не отчаялся в тот роковой вечер и не пустился с горя во все тяжкие.

Каждый день он приходил с работы в бессознательном состоянии – мычал что-то нечленораздельное и ложился спать в ботинках. Почувствовав скорое одиночество, он стал суетливо искать очередную спутницу жизни и, перепробовав за месяц не меньше сорока претенденток, в конце концов подцепил триппер. Как только Зинаида Ивановна пронюхала о венерической болезни мужа, все сомнения насчёт его измен были моментально развеяны, и на следующий же день она со спокойной совестью подала на развод, вслед за чем на её бедную голову обрушилась масса проблем, подобно падающей, переполненной книгами полке.

Сразу же встал вопрос о разделе имущества и квартиры – Владимиру Ивановичу тоже надо было где-то жить.

Вскоре тяжело заболела Авдотья Ивановна – она не поднималась с кровати и никого не узнавала. Мало того, у старушки ещё непонятно откуда завелись (не к столу будет сказано) вши.

Зинаида Матвеевна разрывалась на части между больной матерью, вечно пьяным Гавриловым, часовым заводом и Банным переулком, где стала бывать чуть ли не каждый день в надежде разменять новую двухкомнатную квартиру. Она, боясь полететь с работы, призывала на помощь всех своих братьев и сестёр, а также их подросших детей, дабы они внесли посильный вклад в выздоровление Авдотьи Ивановны.

Семнадцатилетняя Милочка (дочь старшей сестры Антонины с улицы Осипенко, которая сама приехать никак не могла, поскольку так же, как и мать, была прикована к постели – три месяца назад она попала под грузовик, и прогноз врачей не выглядел утешительным – скорее всего ей никогда не подняться на ноги) стала наведываться регулярно – «пощёлкать» кровососущих насекомых, появившихся в бабушкиной голове так неожиданно, ни с того ни с сего.

Младшая дочь – Катерина Матвеевна – тоже не отказывала матери во внимании, она приезжала два раза в неделю, сидела возле болящей на стуле, рассказывая про своего Дергача, тихо подвывая. Проку от неё было мало, более того – однажды оставшись у сестры ночевать, она стянула её единственный рабочий серый мешковатый костюм, претерпевший в своё время плевки Владимира Ивановича пеной хозяйственного мыла на профсоюзном собрании при жарком распределении путёвок на Черноморское побережье. Обычно костюм, почищенный и отглаженный, с вечера торжественно и важно висел на вешалке, на дверце гардероба, но в то печальное утро Зинаида Матвеевна, протерев глаза ото сна, почувствовала, что чего-то не хватает в комнате. Она пошла в ванную, почистила зубы мятным порошком, соорудила завтрак, накормила домашних и всё никак не могла понять – чего же недостаёт в комнате. Поняла она это лишь тогда, когда время подошло одеваться – время-то подошло, только надеть было нечего – на дверце гардероба криво, будто усмехаясь, висела пустая вешалка от её серого рабочего костюма.