И он добрался до квартиры мастера, и он взбежал по лестнице и всосался в дверную щель, и… понял, сколь бессилен в попытках обратить на себя внимание людей из плоти и крови. Он не мог совершить ничего, что вызвало бы шум – что-то уронить, чем-то ударить, ибо руки его без сопротивления проходили сквозь любой материальный предмет; он не мог произнести слова или закричать, он не мог разбудить мастера…
Он впал было в отчаяние, но внезапно ощутил способность внедриться в разум спящего и сделал это, но тут же испуганно вернулся, обнаружив, что сознание спящего, как болото, всасывает его и растворяет в себе, превращая в свой частный ночной кошмар.
… Так метался он в отчаянии из угла в угол комнаты, порой, с разгону, просачиваясь наружу сквозь щели в оконной раме. И все же иного пути не было, и он изредка, собираясь с силами, осторожно входил то в сознание мастера Копышева (Владимира Васильевича), то – в сознание его супруги Зинаиды Васильевны…
Часов в пять утра, измученная худыми снами, она проснулась с пересохшим небом, с головной болью и испариной по всему грузному телу. «Вова, – толкнула она в бок мужа, а тот застонал, – Вова, что это с нами?» Тот проснулся и сразу вспомнил жуть, которую видел только что: будто бы он, случайно запертый, умирает в холодильной комнате.
И тут, как ударило, понял, вспомнил: Павел! И торопливо принялся натягивать носки.
… Годи, выписавшись из госпиталя, сразу же отправился в родное Косицино. Впервые с давних послеармейских времен. Он был плохим сыном.
Он решил выяснить твердо: кем же был его отец?! Откуда у него такие странные способности?
Но, как объяснили ему сельчане, мать его уже полгода, как скончалась.
6 марта.
Записалась на аэробику. Там есть девчонки – гибкие, как резиновые. Я рядом с ними чувствую себя коровой. Хотя я, в общем-то, в классе считаюсь стройной. Я бы хотела научиться двигаться, как наша тренерша: у нее при каждом шаге как будто волны по всему телу прокатываются. Это называется «грация». Во мне, по-моему, ее нет совсем.
Я знаю, что я – симпатичная, но я четко понимаю, что это все от молодости, это совсем не женская красота. Женская красота складывается из осанки, походки, фигуры, умения одеваться и умения краситься. Пройдет лет десять, и если у меня всего этого не появится, вся моя красота исчезнет. А я хочу быть красивой долго.
Докопалась до Виктора: красивая я или нет. Он сказал, что очень красивая. Я тогда спрашиваю: «А если бы я была некрасивой, ты бы дружил со мной?» Он фыркнул: «Дружил…» Никак не могу привыкнуть к твоим тинейджерским словечкам. А некрасивой ты быть не могла». «Как это не могла? Еще как могла бы!» «Это была бы уже не ты». «Выходит, самое главное во мне – внешность?» «Как раз наоборот», – возразил он, а дальше выдал такую теорию, что мне даже понравилось. По его словам, выходит, что внешняя красота – выражение внутренней. Я хотела поднять его на смех: что ты мне, как на уроке литературы рассказываешь: «Не красота лица Наташи привлекала Пьера, а красота ее русской души…». Но он остановил меня: «Все не так, – говорит. – Я не отрицаю, что внешняя красота – это очень много. Почти все. ПОЧТИ. Вот тебе пример: человек, пока он жив и когда умер, – совсем разное, а ведь все в нем осталось такое же, до атома. Что такое жизнь, никто не знает, и вещественно она никак не выражается, собственно, она – «ничто», нечто неосязаемое. А без этого «ничто» человек – не человек. И с красотой – то же. Есть обаяние, это вроде бы – ничто, но без него красота мертвая. Оно может быть даже сильнее красоты. И, мне кажется, оно – отражение на внешности внутреннего содержания. У тебя, например, все органично: внешнее четко соответствует внутреннему».