– Наслышан, наслышан. – Аргамаков крепко тряхнул его руку. – Василий Львович говорил о вас так таинственно и уважительно… Судя по его туманным намекам, вы – этакий Рокамболь охраны…
– Да полноте, – сказал Бестужев. – Служим помаленьку…
– Прошу, господа, к столу! Мамочка… – Аргамаков, явственно припахивавший свежим, недавно употребленным спиртным, со страдальческой миной развел руками. – Начинаются сплошные служебные секреты…
– Всегда одно и то же, господа, – сделала Ирина Владимировна печальную гримаску. – В кои-то веки к нам попал блестящий офицер из столицы – и вновь начинаются роковые тайны государевой службы… Что ж, я вас оставляю, господа. Но я тебя умоляю, душа моя… – она послала мужу многозначительный взгляд и вышла.
– Ах вы, счастливчик, – протянул Ларионов. – Будь я молод и красив, непременно заставил бы вас поревновать, Викентий Сергеевич…
– Да вы у нас и ныне – орел, полковник, к чему скромничать? – усмехнулся Аргамаков, проворно наполняя рюмки. – Не угодно ли, господа, шустовского? Прошу прощения за скудость стола, но я рассудил, что разговор пойдет о вещах малоаппетитных, и нашему гостю, вполне возможно, кусок не полезет в горло… Ваше здоровье!
Когда он разливал, рука предательски подрагивала, горлышко графина звякало о края рюмок. И потребил он свой коньяк чересчур торопливо, словно боялся, что более ему не достанется. Кажется, Бестужев при виде всего этого стал догадываться, о каком недостатке Аргамакова говорил полковник. В самом деле, сугубо российский недостаток, Ивашкой Хмельницким именуется…
– Вам не доводилось, ротмистр, читать, что написал о нас Антон Павлович Чехов? – осведомился Аргамаков, тоскливо глядя на свою пустую рюмку. – Жаль… Я, знаете ли, запомнил дословно. «В Шантарске интеллигенция мыслящая и немыслящая с утра до ночи пьет водку, пьет неизящно, грубо и глупо, не зная меры и не пьянея. После первых же двух фраз местный интеллигент задаст вопрос: „А не выпить ли нам водки?“». Определенные преувеличения, конечно, имеются, но тенденция подмечена верно. А не выпить ли нам коньячку? – он проворно схватил графин.
– Викентий Сергеевич, дорогуша, – мягко сказал полковник. – Я вас прошу, не увлекайтесь…
Краем глаза Бестужев подметил странное выражение на лице Рокицкого – скорее безмерное удивление. Впрочем, штабс-ротмистр тут же овладел собой, и загадочная гримаса пропала с его лица. Воцарилась некоторая неловкость, и Бестужев, стараясь держаться непринужденно, отошел к дощатому простенку, принялся разглядывать висевшие там акварели. Все три изображали каменные здания довольно старой постройки, величавые, чуть ли не подавлявшие. Здания красивы, и нарисовано вроде бы мастерски, но акварели чересчур уж холодны даже для неподготовленного зрителя, в них не хватает чего-то теплого, светлого…