Безразличие…
Отсутствие физических соприкосновений…
Я распадался на клетки.
Голем рассыпался на песчинки.
Сознание отделилось, расколовшись на одномерные фрагменты: мультимиллионер, монах, сумасшедший… Этапы большого пути… Я вдруг обнаружил своих потерянных близнецов-призраков. Мы по-прежнему находились в разных мирах, и нас связывали друг с другом блуждающие поезда фантазий. Каждый «вагон» был застывшим слепком неуловимого образа, летящим из прошлого в будущее. В промежутках между ними времени не существовало вовсе.
* * *
…Не знаю, сколько минут или часов я убил таким способом, дожидаясь желанного спасения. Ветер перемен носил мою пыль по пустынным закоулкам древних вымерших городов. Когда я в очередной раз ускользнул от воронки жадно сосущего универсального пылесоса под названием смерть, оказалось, что Фариа все еще читает лекцию для моих неслышащих ушей.
«…Свобода – главная добродетель, из которой проистекают все остальные. Свободный не может причинить зло, потому что чужое страдание связывает и отягощает сильнее, чем кандалы. Свободный не может ненавидеть. Собственная ненависть сделает его рабом страсти…»
Я не возражал. Более того, я хотел быть свободным. Для начала – избавиться от назойливой опеки ищеек из «Маканды». С ненавистью разберемся потом.
Ангелы плевали с небес; по пути к Земле их слюна превращалась в коричневую смолу; из этой смолы была снова воздвигнута курильня – словно замок из мокрого песка…
Я сидел в окружении бесцветных фигур, заключенных в душном пространстве между тяжелыми портьерами. Надо мной был прозрачный потолок – несколько слоев стекла или слюдяные пласты, которые отделяли размякшую плоть от хмурого неба. Потолок был усеян множеством черных силуэтов. Грачи, нахохлившись, мокли под моросящим дождем.
«…Свободный, как птица…» – прошептал Фариа где-то рядом.
Скорее всего, за спиной, снова объединившись с моей «смертью». Гарсия, сидевший напротив, улыбался своему солнцу, которого не видел никто другой. Хаксли не было. То есть на его месте по-прежнему находилась оболочка – все как положено: костяк из кальция, обросший мышцами и мясом, – но сам Хаксли давно отсутствовал. Он залетел далеко, намного дальше, чем я мог себе представить.
Пустое и неблагодарное это занятие – пытаться рационально интерпретировать иррациональные события. Особенно для того, кто превратился в монстра с отсеченными органами чувств.
Мне тоже пора было отправляться в путь – в виде белковой колонии, стаи черных грачей. Десятки птиц составляли мою пятнистую тень, отброшенную за пределы здравого смысла. Каждая заводная игрушка приводилась в движение одним и тем же «анхом».