Излишне говорить, что я не увидел там ничего похожего на труп.
Вот оно – то самое смещение. Как будто некий переключатель сработал в сознании – и я снова был не один.
Липкая рука легла сзади на голову; мне показалось, что мои волосы мгновенно вросли в нее. Я не успел обернуться.
Что-то леденящее, обездвиживающее и парализующее волю проникло в сознание… Быстрая и безболезненная трепанация… Все тело оцепенело.
Через дыру в затылке вливалась струя темной воды забвения, зачерпнутой из Леты. В ней тонул мозг, захлебывались мысли и, по мере погружения, гасли воспоминания. Сначала о том, что случилось, потом и о самом себе…
Комната превратилась в розовое облако, которое уплывало вдаль, а вместе с нею – моя украденная тень, похищенная колыбель моего младенчества. Шумели джунгли, поглотившие города; истек за горизонт горячий пурпур солнца; восходил пепельный призрак луны, клейменный огромным «анхом»; гудела кожа барабанов. И кто-то кричал во тьме, повторяя слово власти…
Пуповина, связывавшая меня с прошлым существованием, была безжалостно перерезана.
Наступала трансцендентная юность.
Я лежал в темноте и слушал шум реки – вкрадчивый и ужасающий, как само время. И был голый и безжизненный берег вечности, омытый текучими водами тщеты. Открыв глаза, я увидел черный южный свод, испещренный звездами.
Созвездия изменили свои очертания. На эти изменения я отвел примерно пятьдесят тысяч лет. Или сто тысяч – какая разница? Перекошенный Орион висел над темным краем Земли. Ковш Большой Медведицы стал похож на кофеварку. У Веги появился любовник…
Звезды не отражались в невидимой реке. А в небе их перечеркивала размытая полоса. Вскоре я понял, что это была луна, летевшая с бешеной скоростью. Луна, которую ничто не освещало. И куда же тогда подевалось Солнце? Небесный свод не вращался. Наступила летаргия – период остановленных сфер.
Я посмотрел в сторону, противоположную той, откуда доносился шум реки. И увидел террасы, посеребренные зведным светом и уходящие в бесконечность, – лишь подножие немыслимых дворцов, расположенных где-то на верхних планетах. На террасах лежали тени, однако не было заметно тех, кто их отбрасывал. Через мгновение после того как я осознал это, тени начали двигаться. У них были человеческие тела и нечеловеческие головы…
Театр теней. Театр единственного зрителя, думал я, но ошибался. Миллионы побывали здесь до меня; миллионы находились сейчас рядом – неощутимые и некоммуникабельные; миллиарды стояли в очереди, обманутые инстинктом самосохранения…
Тень Собакоголового встретилась с тенью Птицеголового. Они наложились друг на друга, но не слились. Возможно, хозяева теней разговаривали, а я «подслушивал» их разговор. Он отзывался во мне тупой болью, не имевшей физической причины. Ощущение боли было психической вибрацией, переходящей в звуки работающей бензопилы или зубодробительную пьеску бормашины.