Саркисян хотел уже объявить всем присутствующим в лодке, что из соревнований выбывает еще один участник, как Бревин добавил:
– Тем не менее я не хочу проиграть.
– Что?! – удивленно воскликнул Саркисян, забыв про конспирацию, о которой просил его Бревин. – Что значит…
Он вовремя замолчал и отпустил кнопку.
– Погодите, не перебивайте! – продолжал Бревин. – Я хочу, чтобы вы незаметно сняли меня с острова. Я поселюсь неподалеку, на какой-нибудь базе отдыха, построю в лесу шалаш, в котором вы будете снимать меня два раза в день, будто все это по-прежнему происходит на острове…
– Нет, нет! – категорически возразил Саркисян и стрельнул взглядом в сторону Ворохтина – не догадывается ли спасатель, о чем идет разговор. – Это невозможно!
– Опять перебиваете! – мягко укорил его Бревин. – За это я вам отстегиваю миллион рублей наличными. Меня не столько интересует выигрыш, сколько нужно удовлетворить свое тщеславие. Понимаете? Вы неплохо заработаете, а я получу лавры победителя. Не спешите с ответом, подумайте над моим предложением. Надеюсь, что не позднее двенадцати ночи вы снимете меня с острова. Конец связи!
Саркисян нахмурился и возвратил Ворохтину рацию.
– Спрашивает, можно ли ему перенести камеру в глубь леса, – сказал Саркисян. – Ветер ему мешает…
Он сам не понял, почему солгал.
– Там может быть хуже освещение, – задумчиво произнес Чекота.
– Он же ничего не понимает в телевидении! – вставил Гвоздев и постучал себя по голове. – Поставит камеру против солнца, и будет на экране черное лицо!
– Так я об этом сразу подумал! – оживился Саркисян и как можно убедительнее добавил: – И вообще, условия для всех участников должны быть одинаковыми. А то дай волю, они занесут камеры кто в шалаш, кто в землянку. Я ему запретил это делать!
Давать задний ход было уже поздно, и Саркисяну ничего не оставалось, как погружаться в ложь все глубже и глубже.
Лена сидела перед камерой на земле, накрыв ноги одеялом. Костер горел плохо, он давал не столько тепла, сколько дыма, но женщине это и надо было. Дым, словно вуаль, прикрывал ее лицо, и Лена надеялась, что зрители не заметят синяков под ее глазами, бледных губ и покрытого испариной лба.
Ей было очень, очень плохо.
– Лена, чем вы собираетесь сегодня ужинать? – спрашивал ее по рации Саркисян.
Она слушала, чуть придерживая наушник, а потом медленно отвечала:
– На ужин?.. Я приготовила пюре из стеблей борщевика…
Лена держалась из последних сил. Мысли ее путались. Ее бросало то в жар, то в холод. От едкого дыма слезились глаза.
– А какое меню вы составили на завтра?