Все свалилось в одну кучу: Ирина, Мураш, проблемы с милицией, мои ошибки и просчеты. И вся эта гавайская смесь щедро приправлена снегом. В моей жизни так всегда. Бывает, я настолько увязаю в рутине, и жить становится так скучно, что я начинаю скучать по проблемам. А бывает – ну точно как под лавиной! – что проблемы буквально заваливают меня с головой. Так и сейчас. Перебор с проблемами. Мураш – как битый автомобиль, создавший пробку, как атеросклеротическая бляшка, как инородное тело в оружейном стволе. Ах, как хочется полить его матом! Выдать ему на одном дыхании, что, мол, ты, мозоль одноглазая, геморрой носоглоточный, пристал ко мне, как жвачка к подошве ботинка, циклоп ты обтесанный, поэт ты оплеванный; у тебя настырность билетного контролера, от которой троллейбус сожрать хочется; ты подшился ко мне, как ложная улика к уголовному делу, от одного твоего вида хочется стать Джеймсом Куком, отдать себя на съедение дикарям, тщательно перевариться в их желудках, потом вывалиться на свет и преследовать тебя, отравляя тебе жизнь до твоего последнего дня…
Не знаю, что было написано в этот момент на моем лице, но Мураш даже вздрогнул, приподнял голову и спросил:
– Вы меня…
Я думал, он спросит: «Вы меня презираете?», но не отгадал.
– Вы меня не бросите?
– А ты не умрешь?
– Теперь нет, – ответил Мураш, снова опуская голову. – Так уже близко… Отец не позволит. Я сперва должен найти его.
– Тебе в больницу надо, Антон.
– Ага, – пробормотал он и шумно потянул воздух носом. От звука булькающей крови у меня к горлу подкатила тошнота. – Вон она, совсем рядом, за тем черным валуном. Красивая, высокая, с большими окнами. В ней просторные палаты и широкие кровати. Там тепло, уютно, и медсестры красивые, как богини…
– Медпункт должен быть в поселке Мижарги. Это недалеко.
– А вы думаете, я дойду туда сам?
– Я тебя туда отведу, – сказал я, впрочем, не слишком уверенно. – А если я не смогу, то отведет Альбинос. Или кто-то еще – я не знаю, сколько человек меня ждет.
Мураш усмехнулся, и эта усмешка была похожа на гримасу.
– Они меня убьют, потом порубят на мелкие кусочки и скинут их в шурф.
– В какой еще шурф?
– Который они заставят вас вырыть.
Я опустился перед Мурашом на корточки.
– Антон, ты что-то предполагаешь или что-то точно знаешь?
Мураш ничего не ответил и стал медленно, мучительно подниматься на ноги. Он хватался за мой комбинезон, судорожно мял его и напоминал альпиниста, висящего над пропастью на кончиках пальцев. Я поддержал его под локти. В какой-то момент его жуткое лицо оказалось так близко от моего, что я в мельчайших подробностях рассмотрел его глаз. Правильнее сказать, это уже был не глаз, а тоненькая щелочка, похожая на колотую рану, сделанную ножом; угрожающе отекшие щека и бровь поглотили даже ресницы, и, как скупая слеза, на тугой коже застыла капелька сукровицы. Мне приходилось видеть и покалеченных людей, и изуродованные трупы, и мне казалось, что я привык к подобным зрелищам, но сейчас меня мороз продрал по коже.