Он смотрел на черную поверхность адского напитка, где кружилась в хороводе радужная пенка. Осторожно поднес к носу, понюхал. Пахнет только кофе, больше ничем… Он вдруг испугался – вдруг не донесет, споткнется и выплеснет бесценную жидкость на ковер. Только через эту бездонную черноту в чашке лежал его путь к прежней свободе.
Он зашел в спальню. Гертруда Армаисовна продолжала пересчитывать купюры. Она уже обложилась ими со всех сторон, и можно было подумать, что посреди кровати сидит женщина в юбке, по-цыгански широкой, серо-зеленого цвета… Юдину вдруг стало страшно. Он на мгновение представил, как Гертруда Армаисовна будет лежать на купюрах, прижимаясь к ним щекой, неподвижная и бездыханная, а из ее рта на портрет президента будет вытекать тягучая черная слюна…
– Что это вы бледный такой? – спросила она.
У него перехватило дыхание, и он смог лишь молча протянуть ей чашку. Взгляд Гертруды Армаисовны прожигал его кумулятивной струей.
– Сколько ложек сахара? – спросила она, с подозрением глядя на кофе.
– Две… – с трудом произнес Юдин, тотчас закашлялся и поправил: – То есть три…
– Вы что?! – звонко возмутилась Гертруда Армаисовна. – Я же сладкое не употребляю! У меня же фигура!
Кажется, Юдин испытал облегчение. Он ожидал, что Гертруда Армаисовна сейчас вернет ему чашку. Но она вдруг отхлебнула, посмаковала и буркнула: «Сойдет!»
Он едва держался на ногах. Его корежило, выгибало, как червя на рыболовном крючке.
– У вас такой вид, – сказала Гертруда Армаисовна, делая еще глоток, – словно вы подсыпали мне яду.
Юдин по-идиотски захихикал. Его лицо полыхало, он явственно ощущал нестерпимый жар, который шел от его щек и лба; тепло разливалось по груди, обжигало руки. Он понял, что еще мгновение – и он упадет. Из последних сил он схватился за ручку двери, которая, как ему показалось, была намылена.
Гертруда Армаисовна медленно выпила кофе, с любопытством посмотрела на дно чашки, почему-то покачала головой и вытерла ладонью коричневые «усики».
– Спасибо, – сказала она, протягивая Юдину чашку. – Но мне кажется… М-м-м… Это «Арабика»? Или…
– «Императорский», – мертвыми губами ответил Юдин, с ужасом всматриваясь в глаза женщины. Ему уже виделась в них матовая пелена, он различал мутнеющий хрусталик и угадывал леденящее угасание. Гертруда Армаисовна прислушивалась к своим чувствам. Она замерла, нахмурила лоб, приложила ладонь к груди, словно пыталась отогнать дурные мысли.
– Здесь тридцать тысяч, – сказала она рассеянно, словно вдруг забыла, для чего она считала эти деньги и какой смысл имеет их количество. Кое-как сгребла их в кучку, несколько купюр, кружась, как осенние листья, упали на пол. – Спать хочу, умираю, – добавила она и виновато взглянула на Юдина. – Ваш кофе на меня совсем не действует.