Я встал с жесткой скамейки, закинул рюкзак за плечи и подошел к четвертому кассовому окошку. Уставшая от ожидания пассажиров женщина в синей униформе подняла на меня глаза.
– Один до Омска, – сказал я.
– Вы знаете, сколько стоит билет? – вежливо поинтересовалась она, не притрагиваясь к клавиатуре компьютера.
– Я хотел бы место в бизнес-классе, – сказал я, будто не расслышав вопроса.
Женщина удивленно рассматривала мой пуховик, стянутый на груди лямками от рюкзака.
– Но это почти пятьсот долларов, молодой человек!
Я вынул из кармана пачку купюр, перевязанную красной резинкой для волос – Мэд постаралась, – и протянул кассирше.
– А рубли у вас есть? – растерянно спросила она.
– Нет, рублей у меня немного.
– Доллары, к сожалению, мы не принимаем. Пройдите, пожалуйста, в обменный пункт, это справа в конце зала.
– Жаль, – ответил я.
Мой бездумный порыв угас. Если бы кассир дала мне билет, то я бы, продолжая играть в непротивление желаниям, пошел бы на ватных ногах в зону досмотра, оттуда – на посадку и, быть может, только высоко над землей до конца бы понял, какое я ничтожество и с какой легкостью могу им быть.
Я дошел до пункта обмена валюты, повернул обратно и склонился у кассового окошка под номером один. Протянул паспорт.
– Два билета до Москвы на утренний рейс.
– На чье имя выписывать второй билет? – спросила кассир.
– Уваров Борис Леонидович.
Потом я спустился в камеру хранения и отдал рюкзак приемщику в прорезиненном черном фартуке.
– Что там? – спросил он.
– Миллион долларов, – ответил я.
– Понятно, – кивнул приемщик. – Я так и подумал.
Он закинул рюкзак на верхнюю полку стеллажа и протянул мне мятый, отшлифованный многочисленными руками жетон с числом «013». Я вышел из здания аэропорта на площадь, сел в первое попавшееся такси и сказал водителю:
– В Терскол.
* * *
Я шел по влажному асфальту, вдыхая чистый и безвкусный, как талая вода, воздух, машинально здороваясь с горнолыжниками, знающими меня уже не один сезон. По этой живописной дороге, соединяющей станции канатной дороги на Чегет и Эльбрус, я раньше ходил как хозяин. Приэльбрусье было моим домом с крышей-небом и стенами-горами.
Теперь у меня таких чувств не было. Моим домом быстро и легко завладели опасные и жестокие люди, и горы превратились в зону смерти, заполненной безумцами, маньяками и хладнокровными убийцами, и у меня все сжималось внутри при виде незнакомого мне человека в черных очках или автомобиля, на большой скорости проезжающего мимо.
Торцевая дверь жилого дома, обитая коричневым утеплителем, была распахнута настежь, кирпич, лежащий на верхней ступеньке подъезда, не давал ей закрыться. На выцветшей табличке под стеклом с трудом можно было прочесть: «ЭЛЬБРУССКИЙ КОНТРОЛЬНО-СПАСАТЕЛЬНЫЙ ОТРЯД». Я недолго стоял напротив дома, думая о том, к каким нежелательным последствиям может привести мое появление в отряде, и хоть насчитал их не менее трех, все же пошел к двери.