Задумавшись, Катерина вместе со всеми села за стол, дождалась, пока старшая по отделению прочтет молитву, и принялась за еду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Так она проглотила жидкие щи с крошечным кусочком мяса, миску каши с маслом и уже доедала кусок черного хлеба, когда ее вывел из оцепенения весьма отчетливый шепот:
– Ну вот, а говорили – барышня… Лопает, как кухарка! Не заметила даже, что масло нынче протухлое совсем!
Вокруг прыснули. Катерина подняла голову, пристально взглянула на говорившую, и та осеклась на полуслове. Девочки вокруг тоже притихли. «И пусть боятся», – с ожесточением подумала Катерина, запихивая в себя жесткий кисловатый мякиш. Еда, на ее взгляд, была ничуть не хуже, чем в Грешневке.
После обеда оказалось, что дождь за окном кончился, и воспитанниц выпустили гулять в огромный приютский сад. Там было сыро и промозгло, холодный ветер поднимал между стволами старых деревьев метель из листьев, с полуобнаженных ветвей падали капли воды, у забора прижимались низко к земле полосы тумана. Младшие «стрижки» тут же затеяли шумную игру в кота и мышей, старшие воспитанницы чинными парами разбрелись по дорожкам, ведя между собой негромкие разговоры, несколько человек окружили воспитательницу Марью Алексеевну, почти такую же молодую, как и девочки старшего отделения, которая принялась что-то вполголоса рассказывать им. Девочки из среднего отделения принялись играть в пятнашки, пытаясь согреться в своих коленкоровых, насквозь продуваемых плащах. Катерине холодно не было: в Грешневе она до первого снега ходила босиком, стараясь беречь единственные сапожки. И прюнелевые ботинки довольно грубой работы, выданные кастеляншей, казались ей невероятной роскошью. Закутавшись в плащ, она некоторое время наблюдала за игрой девочек, но вскоре ей это надоело, и Катерина углубилась в сад, под своды низко склонившихся вязов.
Она долго шла одна по влажной и скользкой от дождя тропинке, цепляя ботинками прелые листья и уклоняясь от низко нависших ветвей, сплошь, как бисером, унизанных каплями. Один раз Катерина остановилась, когда через дорогу шмыгнула какая-то тень, но, разглядев исчезающую в кустах кошку, пожала плечами и продолжила путь. Вскоре ее глазам открылся пруд – черная, сморщившаяся от ветра вода, вся покрытая желтыми листьями. Сюда едва доносились голоса воспитанниц. В открытом оконце посредине не спеша плавала пара уток. Подойдя ближе, Катерина начала разглядывать их. Она заметила, что сразу за прудом возвышается забор, отделяющий приютский сад от улицы. Неожиданно появилось страстное желание выглянуть наружу, посмотреть хоть через щелочку, хоть одним глазом на волю, на незнакомый город, на Москву, в которой до сих пор Катерина никогда не была, и она, крепче стянув под подбородком платок, зашагала вокруг пруда по жухлой траве. Утки, испуганно захлопав крыльями, снялись с воды и исчезли за деревьями.