Интервью с Дымко записывали в субботу, в соседней студии. Так получилось, что мы столкнулись в коридоре – вся эта махина проплыла мимо меня, обдав запахом хорошего одеколона, скользнув взглядом, как по детали интерьера…
Рекламный блок все не кончается и не кончается.
Идет заставка – не моей программы. Протираю глаза.
Узнаю Люськину программу про попсовую певицу, повтор субботней передачи…
Смотрю, как слепая, в компьютер. «В программе произошли изменения»…
На меня косятся – или мне это только кажется?
* * *
– Ты должна меня благодарить за то, что тебя не увольняют. Пока.
Шеф не отводит глаз. Он не чувствует за собой не то что вины – неловкости.
– Это коммерческий канал, а не богадельня…
Он говорит еще и еще, но я не слышу. Мне становится страшно; напротив меня сидит мертвец с цепкими мертвыми глазами. Его взгляд касается меня, как усики огромного таракана. Моя хрупкая защита тает, будто пластмасса в кислоте.
Мне кажется, что я сижу перед ним голая.
…А чей это голос сказал – «А как гляну – моментальная клиническая импотенция…»?!
– Придумай что-то другое, – говорит он формально, для порядка. – А лучше всего… переходи-ка на другую работу, лапушка. Вон, помрежей не хватает…
* * *
«В пять утра во мгле осенней распахнулась дверь балкона, и, как скорбная Мадонна, вышла черная ворона. И на землю посмотрела, где голубка шла, зевая, и на небо улетела, криком душу раздирая…»
Людей мало.. Хорошо, что я пришла.
Гроб несут какие-то старики.
Музыки нет.
На Клавдии Антоновне все та же шелковая блузка, к воротничку которой звукооператор Костя прикалывал микрофон.
Неужели всего два дня прошло?
Два дня назад старушка с зелеными глазами растерянно спросила в телефонную трубку: «Как… Совсем не будет? Никогда?..»
«Там, на небе, все другое, все на небе поправимо, больше сердце никакое не разрывно, не ранимо…»
Похороны короткие. Без речей. И это к лучшему… если уместны такие слова.
* * *
Возвращаюсь домой после похорон.
Захожу в магазин и покупаю торт. С кремом.
«Показывали страуса в Пассаже.
Холодная коробка магазина, И серый свет из-под стеклянной крыши, Да эта керосинка на прилавке – Он ко всему давным-давно привык. Нахохлившись, на сонные глаза Надвинул фиолетовые веки И посреди пустого помещенья, Не двигаясь, как чучело, стоял, Так утвердив негнущиеся ноги, Чтоб можно было, не меняя позы, Стоять хоть целый час, хоть целый день Без всякой мысли, без воспоминаний».
Пытаюсь отключить мозги – не отключаются. Наверное, в такой вот вечер у нормальных людей принято напиваться допьяна. В крайнем случае звонить кому-то и плакать на чьем-то плече…