Бонч-Бруевич что-то слишком долго обдумывал. Потом извлек из своих бумаг фотографию немецкого генерала с очень гордым и злым лицом хитрейшего и всезнающего сатира.
– Поручусь! А вам знаком этот умник?
– Да. Это генерал Макс Гоффман, хорошо памятный по разгрому армии Самсонова, и, как я слышал, он сделал отличную карьеру, став начальником штаба всего Восточного фронта.
– Мало того, – добавил Бонч-Бруевич, – этот громила ныне возглавляет германскую делегацию по мирным переговорам в Бресте, а полковник Владимир Евстафьевич Скалон[26], наш военный представитель в Бресте, застрелился, очевидно, не выдержав остроумных издевок со стороны этого Гоффмана… Вы не согласились бы заменить покойного Скалона в Бресте?
– Я бы на месте Скалона стрелял не в себя.
– Но и в Гоффмана стрелять тоже нельзя…
Во время этой беседы наш вагон ни с того ни с сего вдруг сильно дернулся, сцепленный с паровозом, и нас, двух генералов, медленно повлекло во тьму ночи, как в бездну.
– Интересно, куда мы поехали? – насторожился я. – Впрочем, я готов через угольный тендер проникнуть в будку машиниста, чтобы узнать о его намерениях…
Бонч-Бруевич откинул одеяло на своей постели:
– Не стоит! Вообще-то, милейший коллега, я не ожидал вас увидеть сегодня, вы сами пожаловали. Так потрудитесь разделить со мною все тяготы и приятности нашего путешествия.
– Но… куда? – снова спросил я.
Паровоз быстро набирал ход, под вагоном железно прогрохотал мост через Обводный канал, и скорость увеличивалась.
– Не советую прыгать на ходу, – заметил Бонч-Бруевич. – Все русские дороги теперь кончаются в Москве, куда скоро переберется и правительство, а посему именно в Москве мы договорим до конца. И нет в природе такого соловья, который бы умер, прежде не завершив своей прекрасной арии…
Укладываясь спать, я вдруг расхохотался.
– Что вас так сильно развеселило?
– Простите, Михаил Дмитриевич, но я нечаянно вспомнил, что ваш вагон называли «генеральской ловушкой».
– Вот вы и попались в нее… Спокойной ночи!
Он оказался прав. Впервые за все эти долгие и кошмарные дни я провел спокойную и благотворную ночь.
Постскриптум последний
В конце этой книги мне очень не хватало… конца!
Первая часть романа уже была опубликована в одном из журналов, и до меня дошли слухи, что сербы восприняли роман благожелательно. Но сам-то я еще долго страдал в трагическом неведении: финал судьбы моего героя оставался загадкой. Так бывает в истории, что дату рождения человека обнаружить подчас гораздо легче, нежели отыскать его могилу, дабы установить год смерти. Я мог лишь догадываться, что конец жизни автора записок следует, очевидно, искать в тех майских днях 1944 года, когда немцы предприняли в Югославии самое мощное наступление против народной армии маршала Тито.