6. Во имя пресвятой Троицы
Что-то зловещее таилось в истории Габсбургов; казалось, им открыта некая тайна, которой они и следовали веками, грабя и насилуя соседние народы. Немало вкусили они от заветов Игнация Лойолы, от испанской инквизиции Филиппа II. Габсбурги оставались верны древним заветам: собрать то, что не расточали, и пожать то, что не сеяли – вот их наследственное кредо. Но при этом Мария-Терезия постоянно жаловалась, что истерзалась совестью.
– Я имею очень смутное представление о наших правах, – созналась она Кауницу. – Но я ведь никого не обираю, правда? Я лишь хочу вернуть детям похищенное злодеями… Я умерла бы спокойно, если бы заполучила Галицию с Лембергом-Львовом…
До Фридриха II дошли эти вдовьи причитания.
– У кого? – разозлился король. – У кого это вдруг обнаружилась совесть? Неужели у этой старой ханжи, которая всех соседей приучила держать двери на запорах… Постыдились бы они там!
В отличие от венской императрицы прусский король действовал прямолинейно: дайте мне вот этот «кусок», и я успокоюсь. Совесть ему была незнакома, а плакать он не собирался. Раздел Польши нависал над Европой, как грозовая туча. Но если Мария-Терезия своих «прав» не ведала, зарясь на чужое, то в Петербурге как следует изучили подлинные права России на те земли, которые в старые времена отошли к Ливонии (Литве). Архивы были подняты, карты изучены, летописи прочитаны. А потому напрасно подольстил князь Вяземский императрице, сказав, что после раздела Польши она может вписать в свой титул и «королева польская».
– Никогда не сделаю такой глупости, ибо ни единого вершка исконной польской земли Россия не тронет. Поосторожнее со словом «Польша» – есть случаи, когда следует говорить «Литва»!
Ясно, что в запутанной обстановке один выход – примкнуть к союзу немецких разбойников, иначе они расхватают Польшу по кускам, и Россия, пролившая столько крови, останется у разбитого корыта. Абсурд! Но образовался заколдованный круг, в котором Россия теперь и крутилась как белка в колесе. А кто виноват?..
Ей доложили, что граф Никита Панин у дверей кабинета.
– Пусть за дверями и останется, – велела императрица.
Никита Иванович признался Денису Фонвизину:
– Она ждет совершеннолетия сына, чтобы выкинуть меня из дворца, а заодно избавиться от моего влияния в политике.
Фонвизин сказал, что Павел никогда его не оставит, но Никита Иванович возразил на это: