Сообщники в Брейтоне, конечно, помогли им сбыть его с рук и разложить пластинки в обыкновенный багаж, который бы не привлек к себе внимание на станции железной дороги. Таково было объяснение, данное полицией. Справедливо ли оно, нет ли, несомненно одно, что грабители не были пойманы и что грабеж в доме Оскара может быть причислен к длинному ряду преступлений, достаточно ловко совершенных, чтоб избежать кары закона. Что касается нас, то мы все, по примеру Луциллы, решили не предаваться бесполезным жалобам и благодарить Бога за то, что Оскар отделался не столь серьезной травмой. Случилось несчастье, и конец делу.
Так рассуждали мы, пока больной наш выздоравливал. Мы все гордились своею рассудительностью и (о жалкая слепота человеческая!), мы все жестоко заблуждались. Беда не только не миновала, она лишь приближалась. Настоящие последствия броундоунского грабежа еще должны были обнаружиться и тяжко, и странно отразиться на всех членах маленького димчорчского кружка.
Глава XVI ПОСЛЕДСТВИЯ ГРАБЕЖА
Прошло недель шесть. Оскар встал с постели, его рана зажила. Все это время Луцилла твердо придерживалась такого образа действий, который должен был привести сначала к исцелению Оскара, а затем к браку с ним. Никогда не видала я прежде такого прекрасного ухода за больным, никогда, вероятно, и не увижу. С утра до ночи она занимала, забавляла его. Прелестное создание самую слепоту свою обращало в средство развлекать любимого человека.
Иногда она сидела у Оскара перед зеркалом и подражала приемам и ужимкам кокетки, отправляющейся на свидание, с такою изумительной верностью, с таким юмором, что вы бы, глядя на нее, поклялись, что она зрячая. Иногда она показывала свое необыкновенное умение определять по звуку голоса, на каком именно месте стоит человек в комнате. Выбирая меня для эксперимента, она сначала вооружалась одним из букетов, которые сама же всегда ставила на столик у постели Оскара, а потом просила меня стать тихонько в любом месте и только произнести: «Луцилла». Едва произносила я это слово, как букет летел из ее рук прямо мне в лицо. Ни разу она не промахнулась, сколько бы ни повторяли мы этот опыт, и всегда, как дитя, радовалась своему искусству. Кроме нее, никому не дозволялось подавать Оскару лекарство. Она точно знала, когда ложка, в которую лекарство наливалось, полна, по звуку, производимому наливаемой жидкостью. Когда Оскар в силах был приподниматься в постели, она, стоя у его изголовья, могла определить, на каком расстоянии от нее его голова, по движению воздуха, которое производил он, приподнимаясь и опускаясь на подушку. Точно так же она узнавала, не хуже его самого, когда солнце светило и когда оно пряталось за тучу, по разнице температур воздуха, попадающего на ее лицо.