Мерула устало помассировал веки. Бруций спросил его: «Уже?» Врач кивнул. Ему надоело удивляться и не хотелось говорить. Что толку? И так все известно: флавианцы не позже, чем завтра войдут в Вечный город. Удивляться чему-то?… И все же… Все же Мерула кое-чего не мог понять…
Самое поразительное, но в этой войне сражаются же не настоящие враги, а хорошо знающие друг друга граждане…
Публий Децимий Эрот Мерула негромко и мягко стал говорить – он спрашивал, он думал вслух.
– Квадрат был в лагере, и у тех и у других. Я не понимаю солдат, у них нет вражды друг к другу… И прекрасно сознают, что они всего лишь кости в игре честолюбивых командиров… Я видел начало боя… С каким ожесточением римские легионеры резали и убивали Друг друга… И все это на глазах своих жен и детей… Сколько людей там смотрят на все это. И это тоже зрелище… Настоящее… И сейчас тоже… Я не знаю… Может… Да… Поистине велика сила военной дисциплины!…
– Что ты понимаешь в воинской дисциплине?! Варвар! – Цессоний задыхался. – Варвар… Римская военная дисциплина! Это… Это же… – по грубому лицу ветерана римской армии текли слезы. Он – владыка вселенной дожил до…
– Варвар!…
– Оставьте его… Ничего, это пройдет… – врач повернулся к Бруцию. – Когда флавианцы войдут в город, будет резня. Что-то надо придумать. У меня дочь. Да…
– У Марцеллины сын служит в иллирийских легионах Антония Прима, – тихо сказал Эпулон.
– Сын Цессония у Вителлия, – маленькие глазки Нигра смотрели, как в молодости: на арене перед ударом – настороженно, цепко. – Пусть пойдет Марцеллина. Ее не тронут.
Марцеллина улыбнулась: «Мерула, если ты выживешь, у тебя будет много работы… В основном, тяжкие телесные повреждения, как называл это один мой знакомый юрист, и последствия от изнасилований».
– Да, я хорошо заработаю, если выживу… Да… И если будет, чем платить.
– Все-таки ты не настоящий римлянин, Мерула. Работа! Пусть работают рабы. – Марцеллина смеялась. – Мерула! Запомни: лучше отдыхать летом, чем работать зимой. Ха-ха-ха! Ха-ха… Ну, ладно, Бруций, дай мне что-нибудь съестное, я пойду…
____________________
Наступила ночь. Но даже темень не смогла разнять сражающихся. Яростно рубили и рубили они и не могли остановиться, хотя знали, что от ударов падают не враги, а римские легионеры… Вдруг флавианец узнавал в противнике знакомого, они останавливались, рассказывали последние новости, о том, что дома, а затем один убивал другого… Ни голод, ни усталость, ни мороз, ни темнота, ни раны, ни кровавая баня, ни вид трупов, лежавших на этом поле, не прекращали бойни. Страшная тяжесть давила на обе армии. Нет, не память о прежнем поражении и не сожаление об огромном числе бессмысленно погибших. Одни хотели победить, а другие не хотели быть побежденными, как будто они сражались с чужими, а не с братьями, как будто этот момент должен был решить – умрут они или попадут в рабство. Истощенные, нуждаясь в покое, они отдыхали один момент и даже беседовали друг с другом, а в следующий момент они уже снова бросались друг на друга.