– Ночка зябкая будет, – сообщил тот, что возился с костром. Стоящий на гребне ничего не ответил; жующий нехотя оторвал взгляд от Игарова убежища:
– Ну.
За все время, проведенное Игаром в укрытии, он ничего, кроме «ну», выговорить не сподобился.
– А Федула родила, – снова сообщил костровой. Стоящий на гребне медленно повернул голову:
– От тебя?
– А кто его знает, – костровой, кажется, обрадовался, что с ним поддержали разговор. – Кто их, этих баб…
Жующий смачно сплюнул:
– Н-ну…
Снова зависла тишина; Игар чувствовал, как муравей, забравшийся в штанину, ползет вверх по ноге, как острый камень впивается в живот и как тарабанит, желая выбраться из груди, его собственное сердце; больше всего неудобств доставляли комары, надсадно звенящие, жрущие, жрущие, жрущие…
Пещера была идеальной тюрьмой. Все попытки пробраться в нее в обход дороги потерпели неудачу; идти же мимо трех недремлющих сторожей представлялось и вовсе безумием. Особенно человеку, за чью голову дают неслыханную сумму в двести золотых монет…
Стоящий на гребне переменил позу. Шумно вздохнул, поковырял в носу.
– Что-то они сегодня… Тихо. И дымков не видать почти… – он кивнул в сторону невидимой Игару Пещеры. Тот, что возился с костром, радостно затряс головой:
– Хоть бы передохли все скорее… Я б их, право слово, хоть из жалости поубивал бы – чем так вот, заживо гнить…
– И чем нам тут торчать, – мрачно добавил стоящий на гребне. Жующий меланхолически пожал плечами:
– Ну.
Он снова окинул кустарник внимательным взглядом; вжавшийся в землю Игар увидел, как он поднимается, сплевывает наконец свою жвачку, кладет меч рядом с лежащим тут же арбалетом, потягивается и идет прямо к Игарову убежищу.
Он еле выдержал. Едва не вскочил, чтобы сломя голову кинуться, куда глаза глядят; выдержка сослужила ему хорошую службу, потому что стражник, не доходя до него каких-нибудь несколько шагов, остановился, распустил пояс и уселся по большой нужде. Хорошо уселся. Основательно.
Игар затаил дыхание. Рука его судорожно нащупала тот самый острый камень, который причинил ему столько страданий.
Неизвестно, отличался ли стражник острым слухом – зато Игар умел при случае двигаться бесшумно. Это было, пожалуй, единственное умение, за которое Отец-Разбиватель заслуженно его хвалил.
Удар дался нелегко – однако получился даже удачнее, чем можно было рассчитывать; стражник рухнул без единого звука. Игар надеялся, что он не причинил бедняге серьезного увечья. Это было бы негуманно и неосмотрительно – ему ведь еще назад идти…
На открытое место он вышел, не таясь. Стоящий на гребне любовался закатом и одновременно наблюдал за поселением изгнанников; костровой любовно подсовывал в огонь сухие, мелко наломанные ветки. Отблеск пламени лежал на его лице, придавая этой заурядной харе едва ли не царственное благородство.