– Матери… Госпоже Розе… немедленно… слугам… страже… бунтом, – мальчишка повторял слова механически, как заводная игрушка.
– И не бойся, все образуется, – зачем-то добавил я.
Он посмотрел сквозь меня – и шагнул к выходу на внешнюю лестницу. Минутой спустя мы увидели, как он бежит по дороге к тракту – что было сил, во все лопатки. А вдали, за невысокими холмами, проплывали цветные паруса – поезд набирал скорость, уходя от станции «Светлые Холмы», следуя из Дальних Углов в сторону побережья.
Мне никуда уже отсюда не уехать.
– Спорим, что стража не послушается. Тот, что в меня стрелял, наверняка был здесь во время нашествия. Многое повидал.
– Я тоже кое-что видел, – все так же сухо отозвался маг. – Пусть попробуют не явиться.
Я подумал, что не завидую этому начальнику стражи. Если выбирать между веснаром – и обвинением в бунте…
– Кто такая эта госпожа Роза?
– Мать старшего мальчишки, того, который сбежал.
– Женщина барона?
– Была женщиной барона почти шестнадцать лет назад. С тех пор ее муж, всю жизнь долбивший канавы, пошел на повышение… Теперь он сборщик налогов и надзиратель в поселке.
Я смотрел, как удаляются паруса. Тогда, в начале нашествия, женщины Цветущей были горды и непреклонны, и смерть предпочитали позору. Тогда все были уверены, что йолльцы уйдут с острова – или умрут все до единого, превратившись в удобрение для наших полей. И никому в голову не могло прийти, что спустя всего несколько месяцев… ну ладно, год с небольшим… первый веснар станет жертвой предательства.
Я на мгновение прикрыл глаза: веки горели. Хотелось спать, но я понимал, что не засну уже до самой смерти.
Вдалеке на тракте все так же маячили люди: не решались убраться, не отваживались подойти. Я бездумно взялся рукой за виноградную лозу – корень ее был далеко внизу, в земле, в плодородной земле моей Цветущей…
Я чуть сжал ладонь.
В рост. В развитие, в старение, в осень и опять в весну. Ветер унесет листья, зола вернется в землю, и будет пища корням.
* * *
Поле чернело золой. Вчера ночью йолльцы подожгли его с четырех сторон. С тех пор прошел день и еще одна ночь. Прошел дождь, превратил золу в жидкую грязь.
– Они хотят, чтобы мы передохли с голоду, – сказала полная женщина с родинкой на кончике носа.
Высокий светловолосый парень сплюнул сквозь зубы:
– Как же… Не дождутся.
Над верхней губой у него едва пробивались тонкие, прозрачные усы.
Поодаль толпились люди. Переговаривались. Жались друг к другу.
– Эй, дармоеды! – весело крикнул мужчина лет пятидесяти (его рука лежала на плече небольшого щуплого мальчишки). – Сеять будем – или плакать будем? Тащите все всхожее, что есть!