Я начал там работать. Было нелегко, особенно первый год. Бывшего главного оставили моим заместителем. Затеянных мною перемен не одобрял никто. В ЦК завотделом пропаганды говорил мне: «Не увлекайтесь реформами!» В Союзе писателей упрекали в том, что газета потеряла солидность (я уменьшил её формат вдвое, сделав похожей на выходивший тогда в Москве еженедельник «Неделя», стал менять и содержание – от академического к более живому, актуальному). Редакция меня поддерживала; думаю, не потому, что внутренне соглашалась, но по свойственной латышам привычке повиноваться. Потом понемногу все стали понимать задачу, как понимал её я: сделать газету интересной для массового латышского читателя. Поняли и то, что я эти интересы знаю и учитываю. Когда газету в киосках стали раскупать в первые же часы после выхода, когда её стали читать в трамваях и троллейбусах, стало ясно, что мы побеждаем. А творческие союзы – прежде всего их молодое поколение, мои сверстники – стали нашими сторонниками, когда увидели, что для газеты исчезла категория «неприкасаемых», стали появляться острые статьи авторов, которых прежде публиковать избегали. Латышские шестидесятники посчитали меня своим – как оно по сути и было.
Все эти дела заставили на время забыть о фантастике. Не до писания было. Я понимал, что в газете времени у меня не очень много, согласно бытовавшей тогда формуле: вновь назначенному руководителю на первый год всё прощается, на второй – его ругают, на третий – подыскивают замену. И я старался побольше успеть там, а не за своим домашним столом. Сборники рассказов, уже упомянутые раньше, выходили, правда, именно в эти годы, но всё было написано ещё в журнальные времена. Сейчас времени хватало лишь на то, чтобы записывать возникавшие порой замыслы, часть которых реализовалась потом, другая – никогда. Для автора эти годы прошли вроде бы бесследно, для человека – нет.
Порой приходилось решать достаточно сложные задачи, не имевшие к литературе прямого отношения. Приближался очередной съезд Союза писателей Латвии; на нём ЦК собирался обновить секретариат: считалось, что тогдашние секретари недостаточно последовательно проводят линию партии. Оппозиция шестидесятников тоже хотела изменения руководства, но кандидатуры намечались совсем другие: молодые и талантливые поэты, прозаики, драматурги, критики.
Внешне всё было тихо и спокойно. Но вот съезд открылся. Начались выступления. Мне заранее удалось выговорить бумагу, необходимую для нескольких сверхплановых номеров: в дни съезда я хотел выпускать газету каждый день, а не раз в неделю; это удалось. Мы публиковали почти не сокращённые стенограммы самых интересных, принципиальных выступлений; партийная «Циня» давала краткие изложения, часто искажая их до противоположного. Люди сравнивали. Редактор «Цини» в ЦК кричал: «Это беспартийная газета!» Инструктор ЦК стал вычитывать гранки с первой строчки до последней, черкал и сокращал. Но всё равно контраст был вопиющим.