– Вы бы судно-то бросили, Даздравора Александровна, – смущенно глядя в сторону, буркнул полковник, постепенно опуская вздыбленную шерсть и принимая более-менее знакомый вид.
Судно? Какое еще судно? При чем здесь судно?..
Я бросила взгляд на сверкающее оружие, которое, как дева-воительница, все еще продолжала крепко сжимать в разящей длани, и тут же отшвырнула, инстинктивно вытирая руку о ночную рубашку. К мореплаванию сей предмет имел весьма дальнее отношение, скорее к санитарии и гигиене…
– Вы бы хоть извинились, что ли, перед дамой, маркиз… – устало пробормотала я, садясь с размаху на разворошенную постель…
* * *
Увы, следствию опять не удалось добиться чего-нибудь внятного.
После того, как нам, общими усилиями, удалось привести в себя нападавшего (являвшегося, впрочем, нападавшей, так как ей оказалась ни кто иная, как адгрухская медсестра, пользовавшая болезного Иннокентия) и за нее взялся со своими каверзными вопросами виртуоз своего дела мур Маав, мне показалось, что до разгадки осталось всего ничего. Ан нет.
Не знаю, повлиял ли так на мыслительные способности тощей жабы мой мастерский удар секретным оружием (ей-ей не вру: судно оказалось конверсионной продукцией Верхне-Тагильского Ракетного Завода, о чем гласила гордая надпись, глубоко выбитая изготовителями на полированном донышке!) или они изначально были не слишком высоки, но добиться от нее чего-нибудь путного не удалось.
Побледневшая от переживаний, что придало ее бородавчатой физиономии пикантный нежно-голубой колер, медсестра, прижимая к пострадавшей макушке не что иное, как то же самое судно, украшенное теперь двумя солидными вмятинами (что делать – другой металлической вещи подходящих размеров не нашлось) несла чистую ересь. Она постоянно верещала, не слушая умно построенных вопросов о своем горестном положении незамужней женщины (вот еще женщина, тоже мне!), несостоявшейся личной жизни, полном отсутствии достойного мужчины, необходимого для того, чтобы свить семейное гнездо, и прочий бред. Ни одного намека ни имя того, кто эту дурищу послал убить меня, вытащить из непрестанно воющего и причитающего тощего синего существа в рваном медицинском халате не удалось…
Когда злоумышленницу (а зачем, скажите на милость, в ее руке был острейший, как бритва, скальпель?), с условием, что ее тихо и надежно упрячут куда-нибудь в укромное местечко, сдали с рук на руки службе безопасности станции, мы, вдвоем с котом уселись подводить итоги.
Почему вдвоем? Да потому, что Лесли никак не мог очухаться от моего молодецкого удара уральским конверсионным ноу-хау и теперь жил какой-то своей, отдельной от общества, жизнью. Тихонечко сидя в уголке, он постоянно бурчал себе под нос что-то неразборчивое, причем, переходя временами на непонятные языки, кажется, даже не слишком-то подходящие для речевого аппарата гуманоида.