Именно эта мощь, а не какая-то материальная или же стратегическая выгода, и нужна мурлюкам, вернее, их Генеральному Майору, а через него – Макрасу. Но если Тузл, по странной прихоти судьбы, в той или иной форме жив, то, я полагаю, после колонизации его острова установки Уиллгейса в мозгах его порождения могут смениться на мироощущение Тузла. Таким образом, мы получим бездушное творение холодного человеческого разума, имеющее практически неограниченный запас энергии и планирующее, с самыми благими намерениями, в силу заложенной программы, взять под контроль всё, что шевелится.
– Ну а что не шевелится, типа расшевелить и проконтролировать, – вставил Ратников. – Ну а Барсиад-то здесь в натуре при чем?
– Как говаривал мистер Холмс, «элементарно, Ватсон»! Остров Алатырь относится к исконно субурбанским землям. А поскольку поступления с него составляют основу бюджета страны – король Барсиад ни за какие коврижки не согласился бы впустить туда чужаков. Попытка захватить остров силой сама по себе чревата изрядными трудностями. А если вспомнить, что, по издавна существовавшему договору, за Субурбанию вступится Грусь, то и вовсе глобальной войны не избежать. Но, как говорят математики, если при заданных условиях задача не решается – необходимо изменить условия.
Юшка-каан наивно полагает, что именно ему в угоду мурлюки расчистили и трон, и место вокруг него. Но скорее всего это не так. Последние годы этого умника холили и лелеяли для исполнения прописанной роли, как индюшку для рождественского ужина. Согласно плану Макроса, король исчезает, Юшка занимает трон. Мурлюки, по новому оборонительно-наступательному договору, подминают под себя остров Алатырь. Дальнейшая судьба Юшки, по-хорошему, вряд ли заботит кого-либо, кроме него самого. Усидит – слава Богу, будет лояльный государь. Если нет – никогда не поздно переквалифицировать его в мышеловы. План, на мой взгляд, вполне логичный и не лишенный элегантности. Но мы, своим негаданным появлением, и Кукуев сын, благодаря своей звериной осторожности, смешали все карты, и сыграть ими пока не удается никому.
Дорога, накатанная множеством возов и утрамбованная сотнями копыт, стелилась под ноги волшебных скакунов во всей своей красоте. Она тянулась меж готовых к жатве полей, меж садов, полных яблонь и груш, нависших поверх дощатых заборов. Она текла через небольшие уютные поселки с хозяйками на обочине, голосисто предлагающими каждому проезжему нехитрые плоды своих повседневных трудов. Уж сколько художников живописало эту неказистую, пыльную, затоптанную полоску земли, но всё равно, глядя на нее, особо же вслед уносящимся вдаль скакунам, сладко щемит сердце. Зовет она, манит, предвещает неведомые чудеса и невиданные страны и, обманув путеводной нитью последней надежды, приводит домой, где всё уже не так и не то. Дорога – извечная возмутительница спокойствия. Как ни клянут порой тебя, как ни ругают, что была бы наша жизнь без твоей бесконечной ленты, бинтующей раны тоски и неприкаянности.