– Может, ее того, хлопнуть? – хищно вымеряя, какое упреждение дать Мосбергу, поинтересовался новоявленный витязь.
– Ни в коем случае, – не спуская глаз с голубя, покачал головой я. – Может, она сама по себе летит. Вдруг там любовное послание, терзание сердца молодого.
– А если она вражья? – хмуро пробасил Вадюня.
– Тогда уж тем более нельзя эту птичку трогать. Следует узнать, куда она направляется и, желательно, кто ее послал.
– Как же это в натуре узнаешь, – поигрывая копьем, хмыкнул мой верный соратник, – если она по небу рассекает?
– Очень просто, – вмешалась в нашу перепалку Делли, прикладывая пальцы к вискам и тщательно выцеливая взглядом своих васильково-голубых глаз подозрительную пичугу. – Только, ради бога, помолчите, не мешайте сосредоточиться.
Мы послушно притихли, лишь в траве шуршал запутавшийся ветер, да из брюха синебокого жеребца доносилось утробно-угрожающее: «Я убью тебя, лодочник!» Внезапно голубь, дотоле преспокойно хлопавший крыльями, застыл в воздухе, мучительно пытаясь осуществить привычную с желторотых времен последовательность движений: взмах и… и… Если на клюве птицы могло отразиться недоумение, оно обязательно должно было там отразиться, поскольку как ни силься голубь опустить крылья, как ни тужься, они по-прежнему оставались в поднятом состоянии. Более того, сам того не желая, бедолажный начал экстренное снижение, причем, к переполнявшему его возмущению, – хвостом вперед.
– Ну вот, – облегченно произнесла Делли, когда посланец наконец очутился у нее в ладонях, – и не надо никакой пальбы.
В том, что пойманный феей голубь почтовый, больше не оставалось ни малейшего сомнения.
– Нехорошо, конечно, читать чужие письма, – вздохнул я, отвязывая от лап негодующей птицы туго скрученный клочок пергамента. – Но с другой стороны, в интересах следствия…
Я развернул записку: «Они направляются в столицу, – гласил текст послания. – Делли, с ней одинец-следознавец и могучий витязь. У витязя синий конь, вероятно, мурлюкской породы». «Мурлюкская порода» была тщательно подчеркнута, должно быть, сей знаменательный факт означал что-то весьма важное. Больше в записке не было ничего. Как ни крутил я ее, пытаясь найти какую-то тайную метку, как ни просвечивала наш трофей могущественная фея, тщась отыскать под маской очевидного тайные письмена, все впустую.
– Ты ба! – присвистнул Вадим, принимая из моих рук исписанный клочок выделанной кожи. – Кто-то тут нами круто интересуется. Я вот чисто думаю, как бы нам на засаду не нарваться. Может, кругом пойдем? Клин, в натуре это «ж-ж» неспроста!