Тварь была мертва. Гана склонился ниже, разглядывая две напоминающие жабры складки, в которые, как он помнил, Лан Алоа просовывал руки. В этих местах кожа становилась темнее. Тулага вставил в одну нож, повернул – пласт кожи начал приподниматься, за ним потянулось несколько липких прозрачных волокон, лопнули одно за другим… обнажилась полость, глубокая узкая прореха в плоти. Бледную, в рыжих пятнах поверхность ее покрывали многочисленные бугорки, похожие на крупные красные бородавки, а на самом дне скопилось немного густой мутной жидкости. Рассмотрев все это, Тулага убрал оружие – складка кожи с едва слышным шлепком легла на место, – задумчиво вытер лезвие о бок паунога, выпрямился.
Больше на круглой площадке не было ничего любопытного. В ограждении имелся проход, узкая «рукоятка» примыкала к стене провала, где также было отверстие, из которого струилось мягкое свечение. Следовало узнать, что находится за ним, но вначале Гана шагнул к краю и выглянул, перегнувшись через ограждение.
И чуть было не отпрянул, когда гудящий поток комковатого пыльного света ударил в лицо. Полуприкрыв глаза, он высунулся дальше. Залитое блеклой желтизной дно было еще очень далеко, но теперь Тулага смог рассмотреть, что источник напоминает лежащую на боку розу, исполинский длинный бутон с разлезшимися, изогнутыми лепестками, которые медленно шевелятся, полощутся в потоках испускаемого ими же света. Примерно посередине между круглой площадкой и дном парило несколько точек. Они медленно описывали круги и восьмерки, будто листья на поверхности лужи под слабым ветерком. Там, внизу, свечение становилось густым, как прозрачное масло, которое добывают из китов. Обычный свет – это нечто, что лежит на поверхности предметов, делая их лучше различимыми, либо озаряет пустое пространство, но не является материальным. Здесь же он превращался в субстанцию наподобие глиняной пыли, способную принимать форму, сбиваться в комки, слипаться и занимать собою объем.
Все, что беглец видел с того мига, когда Фавн Сив привел их с Кахулкой к скрытому под разрушенной хижиной лазу, казалось необъяснимым, все это было фантастично… и все же Гана понимал, что оно не бессмысленно. Находящееся – и происходящее – под землей не являлось просто глупым набором непонятностей, нет, это был некий механизм, сложное, громоздкое и труднообъяснимое устройство, подчиненное определенным, пусть и неясным, задачам, относящимся к мировому жизнеобеспечению. Как фантомные креветки: люди использовали их для пищи, но служить едой – лишь побочная функция, главное же, для чего они предназначались, – очистка облаков от неживого сора и мелких живых паразитов. То есть креветки не были хоть и любопытной, но произвольной прихотью мира, чем-то вроде камня, который за долгие годы под действием ветра случайно приобрел очертания человеческой фигуры. Нет, они возникли с вполне разумной, рациональной целью; и точно так же все, что видел Гана под землей, являлось не случайным скопищем элементов, но организованным в единое целое –