Сели в кухне, рядом с большой теплой печью. Раздеваться не стали, только расстегнули пуговицы и сняли шапки. Из комнат, отделенных узким коридором, доносились детские голоса. Кажется, две девочки. Или три.
Васильев внимательно, даже, кажется, дважды прочитал короткие машинописные строчки. Встал, плотно притянул дверь. Кирсанов тут же достал папиросы, не спрашивая, закурил. Хозяин посмотрел на него неодобрительно, однако замечания не сделал.
– Так. Понятно. Что требуется от меня? – Голос его едва заметно дрогнул.
«Опасается, – подумал Шульгин. – Должен понимать, что хранители грязных тайн все время под богом ходят. Или не уверен, сочтет ли его новая власть по-прежнему достойным доверия и должности…»
– Объект двадцать семь. Имеем приказ забрать и этапировать в Москву.
На этот раз щеточка усов не дрогнула, и глаза остались безразлично-пустыми.
– О чем это вы, товарищ? Не понял.
– Не понял? – с интересом протянул Кирсанов. – Как же ты, такой непонятливый, в Чека работаешь?
Классовым чутьем и опытом большевика с дореволюционным стажем Васильев сразу угадал в жандарме его бывшую профессию. Но в окружении Троцкого таких персонажей всегда хватало. За что и ненавидели предреввоенсовета, а ныне диктатора истинные «бойцы ленинской гвардии». За что и освистывали его выступления в период острой внутрипартийной борьбы 24 – 27 годов, дружно выслали его сначала в Алма-Ату, а потом за границу. Предпочли бы расстрелять, конечно, да тогда еще такие формы борьбы между «своими» не практиковались.
– Оставьте этот тон, товарищ! Я действительно не знаю, о чем вы говорите. Никаких номерных объектов в моем ведении не было и нет. Возможно, вам следует обратиться непосредственно к товарищу Смирнову?
Шульгин молчал. По распределению ролей главная сейчас принадлежала Кирсанову.
– Вот ты и спекся, Иван Яковлевич! – Кирсанов прямо сиял от удовольствия. Как рыбак, выхвативший из воды полупудовую щуку на катышек хлеба. – Зачем ты Смирнова назвал? При чем тут Смирнов? Когда это предревкома информированнее чекистов был? Стал бы просто отнекиваться, я бы задумался: а вдруг и вправду ничего не знает? А так все как на ладошке: Васильев, Смирнов… – Жандарм потянул паузу. – И Чудновский. Скажешь, ничего такую вот троицу не связывает?
Наконец Васильев побледнел. Слабоват оказался. И неудивительно. Люди, профессионально занимающиеся палачеством, вольно или нет, часто или изредка, но ставят себя на место своих жертв. Оттого и ломаются так быстро, попадая в собственные застенки. Парадокс вроде бы, а бесчисленные руководящие товарищи, оказавшись в лапах ежовско-бериевских костоломов, сдавались куда быстрее, чем они же или их коллеги в царской жандармерии, белогвардейской контрразведке и даже в пресловутом гестапо. У своих, они знали, надеяться не на что и упорство только продлит мучения, а спасения не принесет. Так же случилось и с советскими генералами Отечественной войны, оказавшимися в немецком плену. Три года многие из них стойко выносили «бухенвальды» и «моабиты», но к немцам служить не пошли, попав же после победы на Лубянку, с ходу признали себя предателями и шпионами.