Сброшенный вместо бомбы пластиковый мешок, наполненный густой масляной краской, продолжая заданную самолетом траекторию, ударил на огромной скорости в борт «Пылкого», лопнул, разбиваясь «в мелкие дребезги». Напряженная сталь корпуса загудела, как шаманский бубен. Между второй и третьей трубами возникла громадная кровавая клякса. Тяжелые брызги долетели даже до мостика…
– Вот мерзавец! – искренне выругался Воронцов, пытаясь перчаткой стереть каплю сурика с адмиральского орла на погоне Колчака. – Фокусы он нам показывает! Однако лихо. Такая штука, ваше высокопревосходительство, называется топмачтовым бомбометанием. Если бы сейчас была сброшена полутонная или даже двухсоткилограммовая бомба, то неизвестно, сохранил бы боеспособность даже какой-нибудь солидный крейсер, а при особенной удаче и «Айрон Дюк» можно уничтожить. Были прецеденты…
С затихающим гулом моторов истребители ушли в сторону аэродрома.
Командир эсминца кавторанг Кублицкий перебросил ручки машинного телеграфа на «средний ход» и вышел из рубки, чтобы тоже принять участие в разговоре.
– И вот ведь, Александр Васильевич, – продолжил Воронцов. – Когда вы служили в Порт-Артуре, никаких аэропланов вообще в природе не было, а в мировую войну их летали уже сотни. Что же вас удивляет сейчас? Не слишком значительное улучшение тактико-технических данных и только. Была скорость сто пятьдесят километров в час, здесь у нас четыреста… Ничего особенного.
– Мне кажется, господин Воронцов, вы не правы. Перемены наступают качественные. По крайней мере начиная с момента моего освобождения. Хотите – верьте, хотите – нет, но у меня сложилось впечатление, что живем мы с вами в каком-то другом мире. Мои офицеры собирались дать вооруженный отпор чехословакам генерала Сырового, и тысяча закаленных бойцов против пяти тысяч бывших военнопленных, вообразивших себя решающей силой на территории нашей несчастной родины, ничего не сумела сделать…
– Почему не сумела, Александр Васильевич? – в искреннем удивлении воскликнул Воронцов. – Там же и делать-то нечего было! Они бы все сделали и до Владивостока с боем дошли бы. Я прошу у вас прощения, но это вы не дали им «добро» на решительные действия…
Адмирал, неожиданно сгорбившись, отвернулся и пошел вниз по трапу.
Крошечная кают-компания миноносца, размерами чуть больше пятнадцати квадратных метров, с двумя узкими диванчиками вдоль обеденного стола, с приобретенным стараниями еще тех, царского времени, офицеров ореховым пианино фирмы «Юлиус Блютнер», с деревянными панелями переборок, которые безвестный мичман украсил выжженными собственноручно и раскрашенными цветными лаками панно в древнерусском стиле, внезапно оказалась местом, где Колчак сумел на равных разговаривать с капитаном Воронцовым.