– Вы хотите сказать, что я трус, Дмитрий Сергеевич? – не снимая шинели, только положив рядом фуражку, усталым голосом спросил адмирал.
– Нет, Александр Васильевич. Но вы принадлежите к тому типу людей, которым проще умереть, чем предпринять по-настоящему решительные действия… в нестандартной ситуации. Что вы и продемонстрировали между октябрем и декабрем девятнадцатого года. В нормальной обстановке мировой войны вы умели проявлять и мужество, и твердость, и незаурядный талант флотоводца. Этим вы, кстати, удивительно похожи на покойного императора. В марте семнадцатого с тремя надежными полками можно было смуту в неделю подавить…
Воронцов намеренно был жесток (или жесток). Если не думать о «нравственных нормах» и не слушаться преследующих свой интерес придворных…
– Возможно, очень возможно, господин капитан первого ранга. Однако я думаю, особенно последнее время, что мне действительно лучше было умереть. Они объявили, что я расстрелян в январе прошлого года. Кто знает, а вдруг они правы?
– Александр Васильевич! Мы все умрем, в худшем случае – умрем немного раньше. Однако считайте мои слова голосом судьбы – вы еще не сделали того, для чего предназначены, поэтому любое иное ваше решение, кроме непреклонной борьбы с внешним врагом (сражаться с внутренним – и вправду не ваше призвание), будет дезертирством. Побегом от своего долга. А то, что вы думаете… Это от нас не уйдет…
Дмитрий навалился грудью на стол, когда эсминец вдруг резко переложил руль. Чертыхнулся, выпрямляясь. Поплотнее устроился в кресле.
– Что же касается ваших тщательно скрываемых сомнений относительно меня и моих друзей, а также некоторого избытка «технических чудес» и труднообъяснимого везения, которое сопровождает наши предприятия, так в них нет ничего сверхъестественного. Просто мы достаточно долго жили вне пределов этой России. – Воронцов сделал едва заметный акцент на слове «этой». – И сознательно развили в себе несколько иной стиль и способ мышления. Мы идем непосредственно от цели, которую считаем нужным достичь, а не от возможностей ее достижения. «Вулюар сет пувуар», как говорят французы, что означает: «хотеть – значит, мочь». Ближайший пример: наш анализ минувшей войны показал, что для достижения абсолютного и безусловного превосходства в воздухе необходима скорость самолета не менее четырехсот километров в час. Соответственно все силы были брошены на решение технической задачи, а не на дискуссии о принципиальной невозможности подобных скоростей. Результат перед вами. Кстати, господин адмирал, вы сами тоже умеете так поступать. Ваш предшественник Эбергард потратил три года на обоснование невозможности того, что вы сделали за неделю – обеспечение полного господства русского флота в Черном море. Да и вот, – он постучал ладонью по столешнице, – могли вы поверить в Порт-Артуре, что всего через четыре года будет начата постройка первого «новика», а через шесть лет он вступит в строй?