Я не стал обманывать себя. Даже не пытался. Факты выглядели так: я хочу убить Лойсо Пондохву – на любых условиях, вернее, почти на любых. При этом у меня нет к нему никаких личных претензий; собственно, я уже забыл, что это такое – личные претензии. Я хочу убить его только потому, что это невозможно, а если время от времени не совершать невозможное, непонятно, зачем вообще было рождаться на свет. Вот и все.
Это было очень неожиданное открытие. Я хочу сказать, что как-то незаметно забыл, каков я на самом деле. Давно перестал понимать, где заканчиваюсь я сам и начинается моя маска, очень уж хорошо она на мне сидела, была впору, не мешала ни дышать, ни смотреть по сторонам, и вообще не мешала – до сегодняшнего дня. Но теперь все вдруг прояснилось. Я таков, каков есть, в этом смысле ничего не изменилось, просто я обрел способность держать себя на цепи – хорошее, полезное дело, но это не значит, что цепь следует затягивать слишком туго, умирать заживо нет дураков, во всяком случае, я точно не из их числа. Поэтому придется, пожалуй, сделать то, чего я на самом деле хочу, – попробовать убить Лойсо, а там будь что будет.
Утром я вернулся в рыбацкий трактир, где уже сидел в ожидании завтрака Чиффа. Еще издалека, увидев его довольную физиономию, я понял – он не сомневается, что я поступлю, как он хочет, потому что прекрасно знает: мы оба хотим одного и того же. Собственно, все его задания, советы, просьбы и поручения всегда укладывались в формулу “немедленно сделай то, чего хочешь сам”, – только этого, в сущности, и можно требовать от людей, если желаешь, чтобы они делали все по-твоему.
Вместо приветствия я сказал:
– У меня два вопроса. Первый: если я буду убит, мои мертвецы меня поймают?
– Нет. Да и с чего бы? Они же больше не ловят тебя на пороге сна, потому что не узнают. А граница между жизнью и смертью похожа на границу между сном и бодрствованием. Моих скудных, в сущности, знаний об этом предмете достаточно, чтобы утверждать – разница не столь велика, как может показаться.
– Просто чувствую, что, умирая, вполне могу снова стать Безумным Рыбником, – сказал я. – Смерть – серьезная встряска, от такого любая маска может слететь в самый последний момент. И что тогда?
– В таком случае маска Безумного Рыбника точно так же с тебя слетит. Не думаешь же ты, будто являешься им на самом деле? Но поскольку считать возможным следует абсолютно все, что приходит в голову… Ладно, смотри. Я вполне в состоянии окончательно уничтожить Кибу Аццаха и Йука Йуггари. И мог сделать это с самого начала. Кроме всего, это был бы очень милосердный поступок по отношению к ним. Оставаться тем, во что они превратились, несладко. Но я пальцем о палец не ударил, потому что это твое дело – ты его начал, ты и должен когда-нибудь завершить. Это не моя придурь, а очередное правило, из тех, что без нужды лучше не нарушать. Но если ты погибнешь, заканчивать твои дела будет некому – кроме меня. И я, будь спокоен, все улажу. Это я тебе твердо обещаю.