– Все-таки это был не замок, – я не мог стерпеть столь вопиющую неточность. – Просто большой загородный дом эпохи вурдалаков Клакков. Это вам любой специалист по архитектуре подтвердит.
– Мое невежество воистину безгранично, – невозмутимо сказал Чиффа. – Я же, в сущности, простой провинциальный паренек, бывший полицейский из графства Шимара. Чего ты от меня хочешь?
Крыть было нечем.
– Расскажите лучше, как теперь все будет, – попросил я. – Война закончится? Мир не рухнет?
– Конец войны теперь действительно близок и, я бы сказал, неминуем, – кивнул Чиффа. – Что касается конца этого Мира, я очень рассчитываю, что теперь он не столь близок и чуть менее неминуем, чем казалось вчера. Лойсо представлял собой немалую угрозу, но далеко не единственную. Впрочем, мы с тобой молодцы, сделали все, что могли. Осталось еще сделать все, чего мы не можем, и тогда успех гарантирован.
– Прекрасные перспективы. Просто прекрасные.
Я постарался произнести эти слова с максимально доступной мне язвительностью. Напрасный труд, Чиффа и бровью не повел.
– Вот именно. Прекрасные перспективы, лучше и не скажешь. Нам обоим придется прожить совершенно безупречную жизнь – каждому свою.
– Что вы имеете в виду, когда говорите о безупречности? Кажется, я вас снова не понимаю.
– Конечно не понимаешь. Но очень скоро поймешь. Безупречность, о которой я говорю, – это сознательный вызов собственному невозможному, потому что иных достойных противников у человека нет вовсе, мало ли кому что кажется… А у нас с тобой – и подавно. Особенно теперь, когда наш приятель Лойсо Пондохва сидит в добела раскаленной клетке и добросовестно пытается понять, что он в своей жизни делал не так, – на этом месте Чиффа ухмыльнулся, но, не обретя во мне поддержки, снова стал серьезным. – Ты не раз говорил себе, что если не совершать время от времени невозможное, то и жить не стоит. Ты абсолютно прав, так оно и есть, только вот это твое неопределенное “время от времени” я бы заменил для начала словосочетанием “каждый день”. А начать предлагаю прямо сейчас, – и он выразительно посмотрел на кувшин с остатками горького зелья.
Я кивнул и допил лекарство. На этот раз мне показалось, что горечь проникла в самое сердце и переполнила его до краев. Никогда прежде мне не доводилось испытывать столь всепоглощающую и, в сущности, беспричинную скорбь. На ее фоне горький вкус во рту казался почти приятным и уж во всяком случае второстепенным ощущением.
– Вот! – обрадовался Чиффа. – Только что окончательно затянулась невидимая рана в твоем сердце – то самое отверстие, из которого хлестала сияющая пустота Хумгата. Дверь, которой ты был, снова надежно заперта. Поэтому, собственно, тебе сейчас так плохо – все твое существо страдает в разлуке с непостижимым, которое еще недавно заполняло тебя целиком. Но такая тоска, поверь мне, целительна. Считай ее чем-то вроде посвящения. Именно с тоски по непостижимому начинается настоящая жизнь.