Правда, вилки, не говоря уже о ноже, у меня не было – мне выдавалась одна лишь алюминиевая ложка. Спереть ложку и заточить о бетон? Заметят ведь…
Выходит, надо сделать так, чтобы не заметили.
Никакого внезапного озарения со мной не приключилось – до единственно возможного решения я дошел логическим путем. Отвлекающий маневр! А что может отвлечь сильнее, чем приступ буйства?
Рычать буду. Выть буду. Наберу полон рот слюны и попытаюсь изобразить пену на губах. Опрокину столик. Кинусь на охранника и почти наверняка получу удар резиновой дубинкой – хорошо бы не по многострадальной моей голове… Но перед этим надо изловчиться спрятать ложку. Хотя, если устроить представление не до, а после обеда, когда они придут, чтобы увезти столик, ложка будет уже при мне – на теле спрячу! И устрою такой кавардак, чтобы они и думать забыли о какой-то там ложке! Значит, побег переносится с обеда на ужин…
Минусы этого варианта были очевидны: после приступа буйства на меня могли вновь надеть наручники; громила мог избить меня так, что я оказался бы не в состоянии реализовать свой план; крепенькая девушка сама могла владеть боевыми искусствами; наконец, о ложке могли вспомнить по прошествии небольшого времени, а то и сразу. Но более подходящих вариантов я не выдумал, как ни старался. Что, спрашивается, мне оставалось делать? Только утешать себя соображением: побегов без риска не бывает.
И готовиться.
Замок на стальной двери лязгнул много раньше, чем я предполагал. Но вместо громилы и девушки в изолятор вошел тот самый плотный мужик, который помог мне выбраться из лаза. И тот самый, кстати, который ударил меня по голове. Вадим Вадимович, кажется.
Все пропало – это я почувствовал сразу. Меня опередили. Теперь я знал, что чувствует узник, когда в назначенный для побега день за ним приходят, чтобы отвести на эшафот. Не злость, не бешенство и даже, представьте себе, еще не отчаяние – обида! Детская обида. Обманули!
Правда, с этим Вадимом Вадимовичем, на которого мне не терпелось наброситься и изувечить, не было никого. И дверь он оставил открытой, то ли по небрежению, то ли нарочно. Пожалуй, у меня еще был шанс потрепыхаться.
И я справился с собой. Нарочито спокойно сел на топчане, не спеша сунул ноги в ботинки. Напоказ зевнул. Глянул исподлобья на посетителя – ну, мол, по делу пришел или как? Если по делу, то излагай, не тяни, а если без дела – проваливай, некогда мне…
Наверное, я переигрывал. Вадим Вадимович легонько усмехнулся.
– Что поделываешь? – вопросил он, доставая из-под мышки тощий бумажный сверток.