Доминик встал, подвинул стул, направился к выходу.
– Господин! – позвал Каталан. Доминик повернулся. – А вы правда видели тогда, что я раскаюсь?
– Правда.
– Да я-то не раскаялся!
– Ох, не знаю я ничего, Каталан. Поступай как знаешь. Это ведь твоя жизнь, не моя. Прощай.
Легонько стукнула дверь. Заскрипели ступеньки. И настала тишина.
Каталан изо всех сил напрягал слух, но ничего не слышал. Доминик ушел.
– Черт бы тебя побрал, постный святоша! – заорал Каталан, не стесняясь. – Чума на тебя! Чума на твоих братьев! Будь ты проклят, Доминик! Что ты приперся? Кто тебя звал? Сдох – туда тебе и дорога! Мне-то что? Почему я должен переться в этот клятый Сен-Роман? Зачем это я стану разговаривать с твоими братьями, вшей на них считать? От них в городе шарахаются, как от прокаженных!
Он задул свечу, плюхнулся в постель, обнял теплую, мягкую Багассу и решил: "Никуда не пойду".
И в самом деле. Кто заставит его идти куда-то и говорить там то-то и то-то?
Никто не заставит.
Вот и хорошо.
Каталан закрыл глаза и заснул.
***
Проснулся он как от толчка. Было еще темно, едва серел рассвет. Сперва подумал о том, Каталан, что все это приснилось ему – и Доминик, и странный, глупый разговор… Но потом огляделся, и ему даже дурно сделалось от неприятного сосущего предчувствия. Нет, не приснилось. Доминик и в самом деле приходил. Вон, в поставце осталась оплывшая свеча. И дверь неплотно прикрыта. И стул отодвинут. А на столе лежит маленький молитвенник в потрепанном кожаном переплете.
Окончательно впав в дурное настроение, Каталан натянул штаны, набросил на плечи плащ, зябко ежась, взял в руки молитвенник. Машинально открыл. Тупо посмотрел на первый инициал – букву D, оплетенную лозами, в которых заблудились пастухи и овцы. Закрыл. Грязно выругался.
Девушка на постели пошевелилась, приоткрыла глаза.
– Ты куда, Каталан? Ты хочешь оставить меня одну?
– Спи, – сердито бросил Каталан. – Я скоро вернусь.
Город спал, таинственный и прекрасный в полумраке, как лицо незнакомой женщины. Безобразная стена монастыря преградила улицу. Каталан двинулся вдоль стены и вскоре остановился перед воротами.
Помедлил немного, а после постучал.
Сен-Роман спал, как и вся Тулуза. На стук никто не отзывался. Слепой от злобы, Каталан принялся яростно пинать ворота. Затем подобрал камень и, отойдя на несколько шагов, запустил камнем в створку. Наконец он заревел:
– Эй, вы! Чертовы святоши! Попы хреновы! Ублюдки! Долго мне тут еще стучать?
Он подождал еще немного, потом в последний раз врезал по воротам кулаком, повернулся и зашагал прочь.