Симон сказал еще тише:
– Фигляр.
Тут началась служба, и Симон забыл о дюке.
На следующий день к острову святого Николая пристала длинная галера, вся разукрашенная флажками с гербами и лентами разных цветов. Она сверкала и переливалась, как плавучая беседка, а в самой середине, окруженный знатными венецианцами, восседал сам дюк. И высокая шапка с нашитым на нее крестом была на нем.
Дюк торжественно сошел на землю. Ему подали богато украшенное кресло, чтобы он мог усесться сообразно своему положению. Справа и слева встали два герольда и трубачи. Трубы взревели так, что дюк, некогда ослепленный врагами, едва не оглох. Однако старец даже не пошевелился при этом громовом звуке и сохранил на лице улыбку.
На зов явились все наиболее знатные бароны и графы из тех, что носили крест на одежде.
Дюк обратился к ним, как равный к равным:
– Мессиры, – сказал он, приятно улыбаясь, – все мы знаем, в какой тупик зашло наше предприятие. Мы не можем отпустить вас и предложить вам уйти восвояси, ибо это сильно повредило бы нашей репутации, а для торговой республики репутация – такой же капитал, как и деньги. Вы же не можете заплатить нам, ибо у вас больше нет денег и многие даже сделали в городе займы…
Тут высокие бароны и графы побелели от злости. Дюк же в силу своей слепоты не мог этого видеть и потому продолжал говорить, все так же приветливо и доброжелательно:
– И потому единственный способ, каким вы можете нам заплатить и рассчитаться со всеми долгами, состоит в том, чтобы взять военную добычу у врагов нашей веры и Иисуса Христа и отдать ее Венеции в счет уплаты долга.
Все слушали молча, не догадываясь еще, куда он клонит. Дюк же сделал короткую паузу и завершил:
– Потому мы перевезем вас за море бесплатно в надежде, что вы рассчитаетесь с нами из первой же добычи.
Все зашумели и засмеялись от радости, как будто дюк преподнес им Бог весть какой подарок. Даже Симон улыбнулся – впервые за долгое время. Брат же его Гюи засиял. Оба они ненавидели Венецию и остров святого Николая лютой ненавистью и одна только мысль о том, что скоро они покинут эти места, была для них радостной.
Дюк перемолвился с некоторыми из баронов добрыми словами. Симон протолкался к старцу и проговорил:
– Прошу простить мне дурные мысли о вас, дюк Дандоль.
Старик пошевелился, дернул своим высохшим лицом в сторону голоса.
– Кто здесь? – спросил он.
– Симон де Монфор.
– Господь с вами, мессир, – милостиво молвил старец.
И отбыл, поддерживаемый под руки своими герольдами. Его водрузили на галеру, и вскоре корабль, трепыхая в воздухе лентами и флажками, направился в сторону дворца, нырнув в каналы, которыми источена вся Венеция, точно порченое яблоко ходами червей.