Борживое охватило любопытство: воскреснет ли Страхинь после того, как ему отрубили голову? Впрочем, проверить это было делом плевым, и Борживой, больше не раздумывая, постучал кулаком по щиту.
Тело забило ногами о землю, быстро нащупало голову и нахлобучило ее себе на обрубок шеи. Голова немедленно приросла, и черный витязь засипел:
– Непременно надо по шее рубить…
– Защищай свою никчемную жизнь! – крикнул Борживой.
На этот раз, похоже, Страхинь разозлился не на шутку. Борживою потребовалось минут пять, чтобы новая рана в сердце уложила его противника.
– Ты меня убил… – захрипел Страхинь, после чего обмяк и умер.
«Интересно, – подумал Борживой, – можно ли его убить на самом деле?» Ловкий приспособленец раздражал пана Борживоя. Он решил измотать его непрерывными атаками, воскрешая сразу же после смерти. Таким образом Страхинь не успеет отдохнуть и будет все более и более уязвим.
С присущей ему настойчивостью пан Борживой приступил к исполнению своего замысла…
А между тем беспечный Гловач шел себе и шел, ни о чем особо не заботясь. В тумане он ничего не видел, но считал это ерундой. Главное – выдерживать направление, тогда ничего с тобой не случится.
И тут, впереди и немного сверху от тропинки, он заметил свечение – вроде как от гнилушки.
«Любопытно, – подумал Гловач, – что это там такое светится сквозь туман?»
Он подошел поближе, вытянул шею и прищурил глаза. Таинственное сияние исходило от какого-то предмета, плотно окутанного туманом. Гловач присел на корточки и, недолго раздумывая, запустил в туман обе руки. Он нащупал нечто гладкое и деревянное.
Гловач ухватил это покрепче и потянул к себе. Из тумана донесся тихий мелодичный звон, и глазам пораженного лютниста предстал удивительнейший музыкальный инструмент.
По форме он напоминал большие гусли. Его изящный корпус был создан из розовато-коричневой древесины, испускающей таинственное мерцание.
Обладатель прекрасной лютни, подарка фей, Гловач совершенно искренне считал, что лучше инструмента на свете нет. Прочее он пренебрежительно разделял на «дуделки» и «пиликалки». Что до гуслей, то их он именовал «гроб со струнами». Но прикоснувшись теперь к рукотворному чуду, Гловач мгновенно понял: все, на чем он играл прежде, – жалкое подобие настоящего инструмента, и только эти светящиеся гусли являются подлинной сокровищницей волшебных звуков.
Он трепетно коснулся струн, и они отозвались чистым звенящим голосом, одновременно нежным и мощным. На этом инструменте хорошо играть и в маленькой светелке, и в огромной зале, и даже в чистом поле перед войсками. Звук этих гуслей был способен без усилий заполнить любое пространство, одушевить его, сделать вместилищем музыки…