Викентий Борисович строго взглянул на него из-под выцветших, кустистых бровей:
– Ты там только недолго у себя задерживайся и иди лучше здесь, через заднюю калитку-то, что же тебе круги по поселку наматывать, я ведь там уже заднюю дорожку расчистил!
– Я мигом, – ответил Юрий, – одна нога здесь, другая там.
Он подхватил свою сумку и вышел из уже прогревшейся на первом весеннем солнце веранды. Выйдя через вторую калитку с другой стороны соседского участка, он в два прыжка преодолел раскисший проулок и через секунду уже доставал из-под свитера ключ от украшавшего калитку его дачки солидного висячего замка. Отперев дом, он первым делом прошел на крохотную кухоньку, откинул чугунную дверцу печки, которая была устроена таким образом, что она обогревала как единственную на их даче комнату, так и кухню, и, чиркнув спичкой, подпалил заложенные в ее чрево еще с осени дрова. После этого он принес с веранды старую, многократно мятую и затем правленую алюминиевую кастрюлю, использовавшуюся для разного рода хозяйственных работ, вылил в нее литровую бутыль совершенно ледяного еще керосина и, развязав вынутые из сумки сапоги, осторожно опустил свой «парабеллум» в сизую маслянистую жидкость.
«Поставлю-ка я его ближе к теплу, – подумал он, – а то на холоде эта окаменевшая смазка два дня отходить будет». Он вынул решетчатую подставку для посуды, стоявшую в печной выемке, называемой у них в семье «сушилкой», и поставил туда кастрюлю. Просохшие за долгую зиму в печи дрова весело трещали, поедаемые прожорливым пламенем. Юрий вложил в топку еще пару коряжистых дровин и быстро захлопнул дверцу.
– Вот пока и все, – решил он, – пусть стоит, отмокает. Здесь, на теплой тяге, он моментом отмоется от этой окаменевшей гадости.
Затем Юрий Сорокин присел на табурет, снял изрядно подмокшие полусапожки, надел вместо них резиновые новые еще сапоги и, пристроив свою сырую обувь около печного поддувала, вновь отправился к своему хлебосольному соседу.
По улице, идущей от платформы в поселок, время от времени проходили люди. Иногда они шли от железнодорожных путей в глубь поселка, иногда торопились в обратном направлении, а мужчина в синей куртке, все так же не торопясь, размеренно прохаживался по уже изученной им вдоль и поперек дороге. Он давно понял, что Юрий завернул к какому-то своему знакомому, но никак не мог понять, что это он там так долго делает. Однако работа есть работа, он должен был дождаться его и визуально установить, в каком месте поселка находится дача Сорокиных. А в это время Юра сидел вместе с Викентием Борисовичем у распаленного самовара и пробовал резиновой твердости варенья из ягод прошлогоднего урожая. Клубничное, черносмородиновое и крыжовниковое варенья хозяин дачи щедро навалил в штампованные стеклянные сахарницы, и они были холодны и упруги. Юра время от времени отрезал понравившийся ему кусок скользкого варева, закладывал его потемневшей от времени мельхиоровой ложкой за щеку и, отхлебнув свежего, превосходно заваренного чая, некоторое время ожидал, когда этот кусок отогреется и даст неповторимый, уже подзабытый за зиму вкус прошлогоднего лета. Неугомонный сосед, обрадованный присутствием редкого собеседника, говорил практически без умолку. Он и скорбел по недавно скончавшемуся Александру Ивановичу, и делился видами на будущий урожай, рассуждал о пользе известкования земли, и ругал последние действия Государственной думы. Через некоторое время после начала их изрядно затянувшегося чаепития Юра, сославшись на необходимость посещения туалета, еще раз сходил к себе на дачу. Он снова набил дровами уже прогоревшую было печь и, сняв с «сушилки» кастрюлю с пистолетом, минут пять перемешивал мутную, скверно пахнущую «похлебку». Решив, что прогреться еще полчаса ей отнюдь не помешает, он снова установил кастрюлю на прежнее место и, заперев за собой дверь, вернулся на соседскую веранду. Неистощимый поначалу диалог, постепенно сошел на нет, и несколько сумбурный их разговор от глобальных проблем снова вернулся к хозяйственным делам. Юра, слегка разморенный от соснового воздуха веранды, цейлонского чая и приличной порции съеденного варенья, уже почти дремал, как вдруг одна-единственная фраза, произнесенная соседом, разом привела его в активное состояние.