Толя обстоятельно разъяснил:
– Мы с Полиной будем ночевать в этой хижине. Все лето, для следопытской закалки. А ты, Грин, спи на моей кровати, в нашей с Маем каюте.
– Умница, – с облегчением сказал Май. И пальцем хлопнул Толю по носу: – Искатель шаров…
Через забор нас окликнула тетя Маруся:
– Индейцы! Папа так и не пришел, надо ему отнести обед!.. Иконостас – великое дело, но я не понимаю, зачем Богу надо, чтобы этим занимались на голодный желудок.
– Бог тут ни при чем, они сами, – возразил Май. – Они ходят в столовую "Три поросенка", она рядом.
– Знаю я этих… «поросенков». Только желудок портить, у отца и так гастрит…
– Я отнесу! – И Май глянул на меня: – Хочешь со мной! Посмотришь иконостас…
– Хочу! – Я хотел хоть куда, хоть зачем, лишь бы с ним или со Светой, или со «следопытами»! Лишь бы все шло, как идет!
– Только наденьте штаны и рубашки, – посоветовала тетя Маруся. – А то строгие бабушки в церкви заворчат: чего явились как на стадион.
– Да ничего не заворчат, я уже ходил так…
– Не спорь, – сказала тетя Маруся. – Сам храмы строишь, уважать должен…
Май дурашливо развел руками: мол, с этим не поспоришь. А я поежился, вспомнив казенный комбинезон. Май, однако, повел меня в дом и в комнатке с двумя деревянными кроватями растворил настенный шкаф. Кинул на кровать кучу одежды. Прыгнул в короткие, до колен, штаны (кажется, называются «бермуды» или "бриджи"), натянул вместо безрукавой майки серую футболку с отпечатанным на ней храмом. Многоэтажные песочного цвета башни храма были похожи на великанские сталактиты.
– Это храм Святого Семейства в Барселоне, архитектор Антонио Гауди, – объяснил Май, поглаживая грудь. И кивнул на койку: – Выбирай, что хочешь…
Я хотел быть, как он. И не спорил. Выбрал такие же, как у Мая штаны и похожую футболку, только не с храмом а с рыцарским замком. Май сказал, что это Шато де Реньи и вытащил из-под кровати плетеные сандалии.
– Примерь. Тут ремешки, можно регулировать…
Регулировать не пришлось, сандалии оказались впору. Мы с Маем вообще были одного размера, во всем. Поэтому и одежда оказалась, будто купленная для меня. Я посмотрел в зеркало на шкафу. Не удержался:
– Потом будет противно в свою робу влезать.
Май слегка удивился:
– Ну и не влезай. Это же теперь твое…
Он сказал это… ну совсем не так, как будто бы "вот тебе подарок", а словно поделился одним на двоих пирожком, разделил пополам. И хотя мне стало неловко, но еще «неловчее» было отказываться. Я только спросил:
– А мама… тетя Маруся, она не рассердится?
Май забавно так почесал в затылке.
– Она… наверно, рассердится. Если ты откажешься… Вот бейсболка. Хочешь?