Фиг там.
Только локтями земли коснулся - меня такая боль полоснула, думал ежа рожу против шерсти. Я сначала решил, что это у меня затекло все. А этот гад бубен подхватил, скачет кругами и одно талдычит: „Кугу-Юмо, Кугу-Юмо“. И тут меня как начало крутить и ломать, ты и вообразить не можешь.
Ты даже не представляешь, как мне вдруг стало херово. Думал, помру на месте, а эта гадина узкоглазая будет стоять и смеяться. Мол, принес в жертву своему Куге-Юме белого человека. Я как червяк извиваться стал, пополз к этому шаману гребаному. Думал хоть доползти и вцепиться мертвой хваткой. И не вырвался бы он уже тогда. Придушить его сил бы у меня хватило. Только не тут-то было. Кости стало так выкручивать, что казалось, полопаются. Позвоночник в узел завязался. Не дополз я до него. Почувствовал, как руки-ноги хоть и задеревенели, удлиняются. Рожу будто в тиски зажали и тянут с двух сторон. Я на ладони тогда глянул и чуть со страху не обделался. Пальцы стали укорачиваться прямо на глазах, шерстью обрастать. Когти появились. Толстенные такие, острые. - Волк вытянул перед собой лапу и с видимым удовольствием продемонстрировал когти, растопырив пальцы. Алексей оценил увиденное. Когти были действительно толстые и мощные. Даже на вид - острые, как бритва. Такими по башке тяпнуть - голова с плеч, по шпале железнодорожной - в щепки шпала.
– И шерсть стала проростать. Как будто по мне тысячи мурашей побежали. Побежали, а потом стали вгрызаться в кожу. Только, блядь, изнутри. Я увидел, как руки стали обрастать шерстью.
Густой, серой.
И тогда я завыл. Мне казалось, что со страху. Но нет, оказалось, я завыл потому, что зверь, проснувшийся во мне, подал голос.
Огромная, дикая зверюга. Волк, которым я стал.
Только я не сразу понял это. Сказать по правде, в тот момент я вообще соображал туго.
Прошло много времени, прежде чем я приноровился держать зверя под контролем. Мое сознание, человеческая его половина, постоянно терялась, растворялась в животной сущности.
А старый тунгус, его кстати звали Тимофей Петров, шаман и знахарь, учил меня быть человеком в зверином облике. Я поначалу его имени сильно удивлялся. А потом расспросил, и оказалось, что такие имена у них стали появляться с приходом русских поселенцев. Так что Петров там, Николаев - самые чукотские фамилии. У него, конечно, и на своем языке имя было, но его он не говорил.
От того болота он увел меня на веревке. Как собаку. И я покорно шел за ним, подавленный и безвольный от ужаса. Меня надо было вести, и потому я шел за Тимофеем. В глубь тайги, в обход топи.