Впервые за три месяца я изменила своим привычкам и не стала вечером ничего готовить. Меня жутко клонило в сон, и я, прихватив с собой неизменную пантеру, отправилась в постель. Завтра мне предстояло убедить Ридле, что я именно тот человек, который ему нужен. А для этого утром мне потребуется абсолютно свежая голова.
Счастливо улыбаясь от того, что удалось реализовать первую часть задуманного, и от того, что Элла явно заслужила ту участь, что я уготовила для нее, я прижалась к пантере и спокойно уснула.
СП «Gediehen» начинало работать с восьми тридцати. Гости из Германии, которых должна была встречать Элла, прибывали в Тарасов ровно в одиннадцать самолетом из Москвы. Так что у меня было не так уж много времени, чтобы убедить Ридле в своей необходимости.
Впрочем, кое-какое преимущество в этом тоже было. Во-первых, Ридле еще не знал, что Элла сегодня не поедет встречать немцев. Во-вторых, можно было не сомневаться, что эта жадная на деньги дамочка до последнего момента будет оттягивать сообщение о своем внезапном недуге, надеясь так же неожиданно и выздороветь. Именно поэтому у Ридле совершенно не окажется времени, чтобы выбирать.
Согласно данным, что я получила от Грома, в «Gediehen» весь персонал в той или иной степени владел немецким языком, но на таком уровне, как Элла, не мог говорить никто.
Трое женщин из числа сотрудников фирмы могли бы заменить Эллу, заболевшую с моей скромной помощью. Но по сравнению со мной они проигрывали и во владении разговорным немецким, и в знании пристрастий своего шефа. Да что там греха таить, эти женщины и выглядели похуже меня!
О том, что Ридле предпочитает видеть сотрудников одетыми строго в темные тона, в его фирме знали все. Знали многие, и какие ароматы он предпочитает. Сотрудники могли догадываться, что их босс болеет в футбол за мюнхенскую «Баварию». Но мало кто знал два его маленьких пристрастия, о которых он, живя в России, предпочитал не распространяться.
Во-первых, Ридле стремился говорить только по-немецки. Его супруге, женщине мягкой и безответной, которая почти нигде не появлялась за пределами своего дома, Ридле строжайше запретил произносить при нем хоть одно русское слово.
В доме российско-германского бизнесмена говорили только по-немецки. А поскольку у него в гостях никого, кроме немцев, никогда и не бывало, то и знал об этом мало кто. Могла знать, пожалуй, Элла, но я сомневаюсь, что она рассказала об этом кому-нибудь.
Во-вторых, Ридле был помешан на чопорных манерах немецких бюргеров. Приведу лишь небольшой пример: обе его дочки (одной из которых уже, между прочим, исполнилось пятнадцать), здороваясь утром с отцом, делали книксен! И вообще возражать главе семейства в доме Ридле абсолютно воспрещалось. За любое выражение недовольства его решениями Карл тут же применял те или иные санкции к своим близким.