— Ну, товарищем по работе… — смутилась я, потому что внезапно эти слова показались мне глупыми и бездарными.
— Башкирский волк тебе товарищ, — уже с откровенно голливудской улыбкой заявил Гром.
И я не поверила своим глазам.
Таким жизнерадостным я не видела его ни разу в жизни.
Неожиданно мне пришла в голову мысль, настолько нелепая и фантастическая, что, наверное, я никогда не смогу вспоминать о ней без смущения.
Мне даже неловко об этом сказать. На какую-то долю секунды, не больше, мне показалось, что Гром пришел делать мне предложение.
И от моей «аристократической бледности» не осталось и следа. А до этой минуты я считала, что вогнать меня в краску не сможет уже ничто на свете.
Только не подумайте, что я мечтала об этом долгими бессонными ночами. Ничего подобного.
Просто представить себе Грома в качестве… Нет. Об этом даже смешно говорить.
— Что случилось? — спросила я.
— Ничего, — ответил Гром, — просто пришел навестить заболевшего товарища, как ты сама только что сказала. А если подробнее — то лучше выйдем на свежий воздух.
Я начала догадываться, что прекрасное настроение Грома было вызвано какими-то успехами по работе. И он пришел сообщить мне именно о них.
А значит, успехами этими в какой-то степени был обязан мне. И ему не терпелось поделиться со мной своей радостью.
В больничном дворе было несколько удобных лавочек в тени вековых деревьев, где мы спокойно могли поговорить без посторонних ушей и глаз.
Туда мы и отправились. И как только оказались на месте — продолжили разговор.
— Ну, — вновь улыбнулся Гром, — теперь спрашивай.
— О чем?
— О птичках.
— Ну и как там птички?
— Хреново. Все передохли. А перед смертью тебя поминали. Добрым словом, между прочим.
— Спасибо.
— Не за что.
Может показаться, что мы сошли с ума, но на самом деле мы вспомнили разговор, состоявшийся несколько лет назад. Мы тогда находились на волосок от смерти и болтали всякие глупости, чтобы хоть как-то скрасить момент ее ожидания.
Нам тогда удалось выкарабкаться, но память об этих минутах останется на всю жизнь.
И то, что Гром вспомнил сейчас о тех днях, говорило о многом. Тем самым он сокращал дистанцию между нами, насколько это возможно было в принципе. И я вновь почувствовала себя не столько его подчиненной, сколько боевым товарищем. И разговор приобрел совершенно другую тональность.
Можно было на время забыть о субординации и говорить не с генералом, а с близким тебе умным и все понимающим человеком.
— Ну, как ты? — совсем другим голосом спросил Гром. — Приходишь в себя помаленьку?
— По-разному, — честно призналась я, поскольку, как бы я ни хорохорилась, на душе у меня было погано.