Ох, он и представить себе не мог, как трудно будет разговаривать с женой с этим ее: «Паш!.. Пашенька!..» А с дочерью оказалось и того труднее. Они суетились вокруг него, помогая раздеться, подсовывая под ноги тапочки, а он вяло врал — нес околесицу про мотор в потемках и ненавидел теперь уже всех: и ублюдков, сотворивших с ним такое, и хирургов, с их мясниковским юморком, и этих двух женщин, досаждавших ему заботами, без которых ему было бы еще хуже, и себя самого, и Василия, — ведь это из-за него приходится страдать ему, Пашеньке. С этой необыкновенной злости Павел Иванович и додумался до единственно правильного в его теперешнем положении решения, едва не стоившего Багире вечернего отдыха.
«Ну и что, что возможностей у него больше, чем у меня, — думал Павел Иванович, имея в виду брата, — ну и что, что по одному его слову всякого рода темные службы пускаются в пляс, как наскипидаренные. Это не говорит о том, что ума у него больше. Что же я по каждому шороху кидаюсь к нему за указаниями, как мальчишка какой-нибудь? Не лучше ли будет звонить после того, как уже предпринято что-то. Хоть что-то!»
Павел Иванович с сумрачным выражением лица, прижимая к груди больную руку здоровой, крупными шагами мерил домашний кабинет от запертой двери до зашторенного окна и обратно. Поскреблась в дверь жена, осторожно спросила тоненьким голосом:
— Пашенька, кофе или ужинать?..
— Попозже, Лидусь, — отозвался он немедля, — я сильно занят.
— Скажешь тогда, ладно? — попросила жена и, не дождавшись ответа, отошла прочь.
— Что я могу предпринять? — прошептал Степанов, и мысль его замерла в бессильной и скорбной неподвижности.
Саднило, теперь уже не мизинец, а всю кисть разом, и познабливало, как бывает при повышении температуры. Впрочем, врачи предупреждали о такой симптоматике, просили не пугаться. Медсестра, после того как он деньжатами отблагодарил через нее хирурга, возившегося с ним, принесла в коробочке несколько таблеток какого-то хорошего болеутоляющего и посоветовала принимать по половинке, если будет совсем невтерпеж. Невтерпеж пока не было, но полечиться было не лишним. Павел Иванович в свои сорок семь, слава богу, относился к таблеткам с презрением, предпочитая медикаментам испытанные народные средства вроде бани и коньяка. Правда, ничем серьезнее гриппа и примитивного ОРЗ страдать до сей поры не доводилось.
— Сколько же я сегодня выпил? — не спросил, а укорил себя за излишества Степанов, наливая стопку коллекционного «армянского» из личных, сберегаемых для особых случаев запасов коньяка. — Много. Не хватает еще алкоголизма, — осудил он себя еще раз.