Если дедок и строил далекоидущие планы на предмет – зачем ему здесь эта парочка, то и близко не подозревал, каким боком им всем это может выйти. Израильско-казачий синдикат взял его в клещи, безукоризненно вежливо интересуясь:
– Добрый человек, подскажи служивому люду, где у вас тут переночевать незазорно… – начал Иван.
– А также на предмет кошерно покушать!
– Поскольку баба моя голодной спать не ляжет, так не отыщется ли корка хлебушка? Чем смогу отработаю…
– Это я, что ли, ваша «баба»?! – даже не сразу нашлась обалдевшая Рахиль, но тему развивать не стала, попытавшись резко войти в тот же нарочито народный ритм: – А и впрямь истомились мои ноженьки, опустились рученьки, подвело пузико. Коли не отведаю до вечера калачей да каши, инда и не удержусь ведь – пальну в кого ни есть за судьбу женскую, сострадательную…
– Тяжела доля бабья, – понимающе кивнул старик с рогами. – Дорогих гостей накормим-напоим и в баньке выпарим. По ночи в земле нашей боги свою волю явят, а вы живите покуда…
Он быстро спустился к реке, шмыгнул куда-то в траву, где ему навстречу открылся целый ряд неприметных землянок. На поверхность стали выходить люди, из пещерного прохода наконец-то показались лучники. Все возбуждённо перешёптывались, осторожно поглядывая в сторону наших героев, потом кто-то громко повторил приказ старца: трое плоских, как диск CD-RV, тёток с поклонами потащили Ивана и Рахиль в баню. Сопротивляться было глупо, бессмысленно и подозрительно. Не говоря уже о том, что и не очень-то хотелось…
Сама баня представляла собой такую же, практически утопленную в земле, курную избёнку. Ни предбанника, ни раздевалки, ни мужского-женского отделения – только раздолбанный деревянный пол, закоптелые стены, кривенькая скамейка, доисторическая печь да две бадьи с холодной и горячей водой. Однако, согласитесь, в большинстве своём опытные путешественники непритязательны и небрезгливы. Казак и еврейка, подумав, тоже решили не стесняться. Собственно, это Рахиль так решила, а молодому человеку не оставалось ничего, кроме как соответствовать…
– Не раздевайся, – тихо предупредил бдительный подъесаул, шагнув к одному-единственному окошку, косо глядящему наружу.
Стёкол в раме не было, а в сам оконный проём с трудом протиснулась бы и среднеупитанная кошка. Что его неожиданно встревожило, бывший филолог и сам не смог бы толком объяснить, но седьмое чувство опасности, отличающее всех настоящих казаков, уже вопияло о себе в полный голос. У окошка на мгновение мелькнули четыре загорелые ноги, две кумушки из тех, что недавно провожали ребят париться, на ходу обменивались странными речами: