— Вы к Николаю Николаевичу? — озабоченно спросила она. — Я сейчас доложу.
Она на секунду исчезла за кожаной дверью, а потом появилась снова и разрешила мне войти. Николай Николаевич сидел за большим казенным столом. У него была монументальная фигура, тяжелые щеки и взгляд сфинкса, которым он смотрел не на меня, а в некую мистическую точку, которая находилась на противоположной стене чуть повыше плинтуса.
— Вы по какому вопросу? — безо всякого выражения произнес он.
— Вот здрасьте, — не удержалась я. — Это вы должны мне объяснить, по какому вопросу. Так сказал Слепцов. У вас работает Слепцов?
— Григорий Степаныч? — мрачно оживился сфинкс, услышав знакомое имя. — Это наш делопроизводитель… Но они там что — все с ума посходили, что ли?! — Рука его потянулась к кнопке селекторной связи, и он плачущим голосом крикнул: — Марина!
Секретарша возникла на пороге мгновенно. Рябчиков устало махнул в мою сторону рукой и опять поинтересовался, не сошли ли с ума его коллеги. Марина, наклонившись к его мясистому уху, принялась что-то поспешно объяснять. Постепенно между ними завязалась беседа, конца которой не было видно. Прислушавшись, я уловила, что обсуждают они дела, уже совершенно не имеющие ко мне отношения, и решила о себе напомнить. Они разом замолчали и с недоумением уставились на меня. Потом Рябчиков поморщился и крикнул:
— Вами займется Липатов, идите!
— Липатов Андрей Тимофеевич, — строго добавила секретарша. — Двадцать шестая комната. По коридору — направо.
И они, тут же забыв обо мне, пустились в свои бесконечные переговоры. Спесь моя от права быть допущенной на такой ответственный объект уже улетучилась, и больше всего мне хотелось снова оказаться на свежем воздухе, подальше от монументальных фигур. Однако меня уже не на шутку разбирало любопытство, кому и зачем я могла здесь понадобиться, и я отправилась к Липатову.
В двадцать шестой комнате находились четверо мужчин. Один щелкал клавишами компьютера и, глядя на чередующиеся на экране таблицы, вполголоса восклицал: «Ничего не понимаю!», еще двое курили возле открытого окна, а четвертый, сидя на столе, громогласно и живо им рассказывал, какая в эти выходные выдалась у него рыбалка. При моем появлении все замолчали и с большим интересом на меня уставились.
— Могу я видеть Андрея Тимофеевича? — сухо осведомилась я.
Рыболов немедленно спрыгнул со стола и пошел мне навстречу. У него было круглое жизнерадостное лицо и масляные глаза. С первого взгляда было ясно, что рыбалка — не единственное его увлечение.
— Несомненно! — воскликнул он, радушно улыбаясь. — Вы меня можете видеть, слышать, а при желании, — тут он подмигнул своим коллегам и захохотал, — даже осязать! Я весь к вашим услугам!