— Продолжаем расти. И в длину, и в ширину, — ответил тот.
— Не будем ходить вокруг да около. Какие возникли проблемы? — спросил он напрямую. — И давайте начистоту.
— Скорее проблемы возникли у вас, — парировал Сергей.
— Я не понимаю. Говорите конкретнее, — засомневался генерал.
— Не лично у вас, Александр Анатольевич, хотя кто знает, — Баранов расплющил окурок в пепельнице, — в вашем ведомстве.
— Все равно не понимаю, смысла не улавливаю. — Котов отрицательно покачал головой.
— Похоже, ваши ребята решили вспомнить старые времена — конечно же, с учетом новых, внеся некоторые корректировки, — и создали команду профессиональных убийц. На меня объявлена тотальная охота. Только вы можете попытаться остановить ее. Я бы встал на колени, прося вас о помощи, да гордость не позволяет. — Сергей замолчал и посмотрел на Котова, ожидая ответной реакции.
— Голословные обвинения, — сказал генерал после некоторого молчания. — Уж в чем только нас не обвиняли. В том числе и в этом несколько раз. По-моему, вы насмотрелись зарубежных фильмов про шпионов, и теперь вам всюду мерещатся заговоры. — Он от души рассмеялся, но не зло, а скорее снисходительно: мол, чего только не выдумают эти «новые русские», лишь бы выдвинуться на первый план.
— Отнюдь не голословные. У нас есть доказательства, — опроверг его Сергей. — Мы самостоятельно провели расследование, добыли неопровержимые улики, свидетелей, и теперь вам остается только разнести эту контору в пух и прах и, разумеется, обеспечить нам безопасность. А то мало ли что. Вдруг и до нас взрывная волна докатится.
В моей спальне незадолго до этого Баранов оборудовал сейф, вмонтировав его в стену.
Во время разговора я достала оттуда документы, кассету, фотографии, и теперь они лежали на столике перед генералом, для чего я предусмотрительно расчистила место: убрала пустые бутылки на пол, переставила в другое место тарелки с закуской.
Котов внимательно просмотрел и досконально изучил документы, видеозапись. Честно говоря, когда на экране я увидела лицо еще живого Игоря Мезенцева, сердце у меня сжалось и бешено заколотилось, да так, что больно стало.
Наконец Котов сказал, откинувшись в мягком кресле:
— Это будет посильнее «Фауста» Гете, если предать гласности. Взрыв помощнее водородной бомбы. Неужели надеетесь, что сможете устоять против государственной машины смерти?
— С вашей помощью, да, — с надеждой произнесла я.
— Давайте встретимся через два дня, в семь часов вечера. Это будет, кажется, — он посмотрел на часы, прищурившись, — двадцать девятое июля. Вот тогда и поговорим.