После этого мы с ним продолжили завтрак. В комнату брата Жемчужный не торопился, он и так провел с телом почти целую ночь. Не знаю, уж в каких грехах он каялся перед покойным, меня там не было, но я точно знала, что этой ночью Костя спал не более двух часов. Это и по его внешнему виду было заметно. Глаза потускнели, сам он как-то осунулся, а на лице появилась двухдневная щетина. Но несмотря на это, он не растратил своего шарма.
Закончив завтрак, мы переместились в гостиную. Сидели молча, каждый размышляя о своем, хотя я подозреваю, что мысли наши с Жемчужным текли в одном направлении.
В двадцать минут девятого в квартиру прибыла Нежельская. Она ворвалась, как фурия, на этот раз без звонка в дверь, воспользовавшись ключом.
— Здравствуйте! — Она наполнила гостиную ароматом французских духов. — Привезли?
— Вчера еще, — ответила я, прекрасно понимая, что она имеет в виду.
— Даже не знаю, что делать, — Светлана плюхнулась в кресло и моментально извлекла из сумочки сигареты. — Не могу находиться рядом с трупом, но отдать последний долг возлюбленному вроде как надо.
Веселый огонек зажигалки заплясал у нее в руках, и спустя секунду Нежельская уже выпускала тоненькую струйку сигаретного дыма.
— Боюсь идти в ту комнату, — призналась она. — Понимаю, конечно, что бояться нужно не мертвых, а живых, но ничего с собой поделать не могу. Кто там сейчас?
— Мама и Жанна, — ответил Костя.
Я следила за Светланой и поражалась. Она болтала о чем угодно, только не о случившемся. Не прозвучало ни слова о том, что вчера арестовали Берг. А Нежельская, несомненно, уже знала об этом факте. Но отнеслась к нему как к чему-то само собой разумеющемуся.
— А идти все равно придется, — вынесла она тем временем свое резюме. — Никуда не денешься. Не так поймут.
Несмотря на принятое решение, она все же продолжала сидеть в кресле и курить свой «Винстон».
Разговора по душам с Нежельской не состоялось. Сначала к нам присоединилась Вера Николаевна, а затем, в течение часа, квартира наводнилась множеством людей. Здесь были и соседи по дому, и школьные приятели Георгия, и его театральные сокурсники. Некоторых из них Жемчужный знал и приветливо обращался к ним с тем или иным дежурным вопросом на тему житья-бытья. Прибывающие входили в комнату Гоши, выходили оттуда, располагались в гостиной, курили на кухне. Некоторые оккупировали и лестничную площадку за входной дверью. В общем, началось полное столпотворение и хаос.
Где-то в районе одиннадцати часов появилась Надежда Сякина. Бывшая верная супруга Георгия Эдуардовича все же сочла нужным проводить того в последний путь. Пришла она, правда, не одна. Рядом с ней находилась длинноволосая крашеная блондинка лет тридцати. Она не являлась эталоном женской красоты, но, безусловно, в ней что-то было. Карие глаза, заостренный носик, правильный овал лица. Хорошо сложена и наверняка очень гордилась необъятной вздымающейся грудью. Я без труда догадалась, что это и есть та самая Ирина, ради которой Надя в конечном итоге бросила своего мужа, кардинально изменив ориентацию. Когда они вошли в квартиру, Сякина держала свою подругу под локоток. Разместившись у окна, я наблюдала за ними.