— А что есть у тебя, король взломщиков Мангуст? — насмешливо спросила я. — Кстати, откуда у тебя такое прозвище? За ловкость, да?
— А в институте меня вообще звали Станиславским, — сообщил он, шаря по одежде, на этот раз своей. — Так, все на месте.
— Почему Станиславский?
— Люблю переодеваться и играть других людей, — с обезоруживающей искренней улыбкой откликнулся Курилов. — Я, например, так старушку изображу — в двух сантиметрах не поймешь, что это вовсе не то, что кажется, — самодовольно сообщил он. — Ну, и имя, конечно. Константин Сергеевич мы, — проскрипел он невероятно точно сыгранным мелко дребезжащим голосом.
Ну надо же! Просто мой мужской аналог, черт побери.
Впрочем, что-то я его расхвалила без должных на то оснований. Пока только болтал, придурялся, отпускал сомнительные шуточки и под конец на правах естественного завершения карьеры глупо попался ФСБ.
— Теперь мой арсенал, — сказал он и похлопал рукой по широкому кожаному ремню: — У меня в нем сто метров прочнейшей нити на специальной катушке, с помощью которой я могу залезть куда угодно и соответственно слезть откуда угодно. Прилагается набор петель, крючков и затяжек. Выдержит минимум триста килограммов.
— У меня тоже есть что-то наподобие, — вымолвила я.
— Да? И где же это?
— В туши для ресниц. А тушь в сумочке. А сумочка, очевидно, в сейфе или столе Путинцева.
— А там и смерть Кощеева, — резюмировал мой перечень вкладывающихся одна в другую вещей Курилов. — Ну да ладно. Так… Есть еще пара отмычек, которые не нашли при обыске путинцевские ловкачи. Еще бронежилет.
— Какой еще бронежилет? — подозрительно спросила я. — Так вот почему ты отказывался надевать бронежилет в доме Демидова? Да он у тебя той же конструкции, что и у меня, — на основе синтетических волокон с металлическими нитями?
— Такое впечатление, что покупали в одном месте, — лукаво ответил он. Потом принял более приличествующее моменту выражение лица и произнес: — В кабинете, куда меня водили на социологический опрос с последующей экзекуцией, замечательное окно. А замечательно оно тем, что выходит на какую-то стену с проломом точно напротив этого окна, а за стеной гаражи, ремонтные бараки, рельсы там и сям, — в общем, полный бардак. И кончается этот бардак, если не ошибаюсь, метрах в ста от нас по направлению к Волге, то бишь в нее, родимую, и кончается. А там есть жалкое подобие пристани, а у пристани пара-тройка жалких подобий катеров. Но недостаточно жалких, чтобы на одном из них не покататься. Да, чуть не забыл! — Он с живостью придвинулся ко мне и прошептал в ухо: — Но самая замечательная особенность этого милого кабинета, а точнее, окна в нем — это то, что на нем нет решетки.