— Здравствуй, Женечка, здравствуй, моя бесценная!
Кажется, моя персона сильно поднялась в цене на рынке дворовых акций. Раньше от Олимпиады Кирилловны таких откровений слышать не приходилось.
— А как поживает многоуважаемый Геннадий Иванович? — продолжала та, не обращая внимания на дядю Петю, который, потеряв нить разговора, анемично осел на ступеньку и начал чесать колено. — Я видела вас по телевизору… всем сказала, что есть у меня такая соседка, и вот она сейчас… — Олимпиада Кирилловна загадочно изогнулась передо мной, как индийская танцовщица (где же ее радикулит, ревматизм и остеохондроз, которыми она прожужжала все уши моей доверчивой тетушке?), и пропела:
— Я всегда говорила, что Геннадий Иванович будет губернатором! И голосовать за него собиралась… агитировала во дворе…
Кто бы сомневался!
— Ты уж, Женечка, как-нибудь при случае скажи ему, что телефон никак вот поставить не можем и с горячей водой и отоплением перебои. А уж пенсия… — И соседка, закатив глаза, безнадежно махнула рукой, но словесного поноса не прекратила: — А вот ты мне вот что растолкуй. Я слушала выступление Зюганова, Геннадия Андреевича, так он говорил, что пенсия будет тысячу рублей, когда он станет президентом. А вот если Турунтаев станет губернатором, он, можно сказать, станет маленьким президентом в нашей области… ему ведь тоже нужно повышать пенсии до тысячи, как Зюганов говорил?
Я быстро и невпопад что-то ответила, а потом, не дожидаясь реакции Олимпиады Кирилловны, обратилась к потерянно сидевшему на ступеньке дяде Пете:
— Слушай, дядь Петь, а твоя родственница… старушка твоя, она сейчас дома?
— Мабуть, дома, а можа — и нету, — ответил он.
— А где ж еще быть? — вмешалась Олимпиада Кирилловна. — А ты, старый хрыч, последние мозги пропил!
— А вот про что… просто она уж тама не жрет ничего вторые сутки… говорит, что не хочет. И я думаю: может, нацелилась перекинуться… на тот свет, стало быть. А что ей станется? — неожиданно закончил сосед.
Олимпиада Кирилловна посмотрела на него сверлящим стоматологическим взглядом и выразительно покрутила пальцем в районе виска.
Петр Федорович почесал в затылке, а потом сказал:
— А я тут недавно познакомился с такими ребятами… молодые, а пожилых людей уважают. Выпить предложили, поговорили так душевно. Э-эх… вся бы молодежь такая была, авось и выкарабкались бы из этой канавы, в которой уже который год бултыхаемся… с этим Ельциным.
— Да он уже давно в отставке, — сказала я.
Дядя Петя смерил меня хитрющим взглядом, при этом левый глаз смотрел куда-то вбок, а правый — вверх.