– Спятил. Как есть, сдурел. Ну, если тебя не тронет – так всем остальным точно небо с овчинку сделает. Что ж ты за зверь такой, Кириллыч… А Танька – да какой с неё толк, кроме этого?!
– Иди-ка ты, Денис, покури, на воздух. Мне с Москвой поговорить надо. Сейчас рассветёт, и станет некогда.
– Знаешь, Кириллыч, о чём я думаю?
– Нет. Я не читаю мыслей.
– Я думаю, что лучше: уметь такое, как ты, или – всё-таки не уметь?
– Мне – лучше уметь, Денис.
– Вот. Это точно, – Шульгин сгрёб с тумбочки папиросы и спички и, громко кряхтя и топая, вышел.
Городецкий слушал, почти не перебивая. Пачку бумаги извёл, поди, промелькнуло у Гурьева в голове. Была у Городецкого такая привычка – во время беседы и сопутствующих раздумий черкать на бумаге непонятные никому, кроме него самого, каракули. А уж в его сокращениях слов, оставляемых на служебных бумагах в виде резолюций, могла только Скворушка разобраться – бессменная секретарша сначала Вавилова, а потом – Городецкого. По наследству. По прямой. Гурьев улыбнулся своим мыслям.
– Ну, Гур, – присвистнул Городецкий. – Это ты сам раскопал? Волкодав.
– Да, конечно, – Гурьев вздохнул. – Такое бы я ни за что не потянул. Местные кадры, Варяг. Люди просто валяются на земле, никто и не думает подбирать.
– Давай мне сюда их, таких.
– А я с кем работать буду?! Пылесос ты московский, вот ты кто. Скажи, лучше, что там с этим бесом, Рыжухиным. Есть что-нибудь на него?
– Есть, – Городецкий помолчал. – Его в тридцать втором из ленинградского отдела попросили.
– Оп-ля. А за что?
– В бумагах ничего умного не написано. А людей – иных уж нет, а те – далече.
– Ниточки какие?
– Нет. Ничего. В смысле – ничего интересного. Фамилия, имя,– настоящие, описание внешности – сходится, так что мы быстро управились, как видишь.
– И что посоветуешь?
– Совет тебе мой – короткий: актируй его к едрене фене.
– Я сейчас не могу.
– Я понял. Три дня хотя бы продержишься?
– Три – продержусь. А что ты успеешь за три дня?
– Я много чего успею. Жди нового уполномоченного по губе и чистильщиков. Больше двух дать не могу – подключите местные кадры по прибытии.
– Да это же просто царская щедрость, Варяг.
– Ты знаешь – чем могу. Жизнь за царя.
– Ладно, Сусанин. Как там девушка Надя?
– Жива твоя Надя, жива. И будет жить. Всё, работай, Монтессори[87].
– И тебе, Варяг, не болеть.