– Знаю, – буркнул Городецкий. – Знаю, только поверить всё никак не могу.
– А придётся.
– Да уж придётся.
– Не умножай… эманаций, Сан Саныч. Без особой на то нужды. И помни, кто и как этим пользуется. Веришь ты или нет – мне всё равно. Мир?
– А то как же.
– Отлично. Беридзе выезжает назад завтра утром.
– Беридзе выезжает, когда получит приказ. Послезавтра. Бывай, Наставник.
Гурьев посмотрел на умолкнувший аппарат и покачал едва заметно головой. И улыбнулся невесело. Вот так, подумал он. Что ж, пора последнюю бумажку для Верочки рисовать. Нельзя дальше тянуть, подумал он. И пусть будет, что будет. Посмотрев ещё раз на спящего Беридзе и на часы – начало одиннадцатого, – решился.
Сталиноморск. 1 сентября 1940
Улица была уже по-ночному пустынна. Гурьев двигался так, что собаки на него никак не реагировали. Только собачьего концерта ему не хватало для полного счастья.
Он перекинул руку через низкий штакетник, легко открыл калитку. Пёс насторожился было, зарычал, но у Гурьева имелись на этот случай несколько безотказных трюков, и секундой позже зверь продолжил смотреть свои собачьи сны. Гурьев тихонько постучал в стекло Вериной комнаты. Она выглянула встревоженно – не ложилась ещё:
– Ты, Яша! Ох, даже и собак не слыхать! Случилось что?
– Нет. Ну, как сказать.
– Я открою. Заходи.
Он вошёл в дом, огляделся:
– Я ненадолго. Спят уже, мать, Катюша?
– Да. Проходи же, Яша!
Он, поколебавшись, двинулся за Верой. Они вошли в комнату, Вера села на высокую металлическую кровать, ещё не разобранную, с горкой подушек. Гурьев опустился на стул, вынул из кармана паспорт, трудовую книжку и метрику, протянул Вере:
– Держи, голубка.
– Яша…
– Сколько лет уже Яша, – он усмехнулся. – Посмотри, всё там правильно?
Пролистав, она поднялась и убрала бумаги в комодик. И, снова опустившись на перину, провела мыском ладони под глазами:
– Спасибо, Яша. Слов-то не бывает таких, чтоб тебе сказать – сам знаешь.
– Не нужно, Веруша. Будешь моим личным парикмахером, – он растянул губы, делая вид, что улыбается.
– Буду, – кивнула Вера. – Можно на работу устраиваться?
– Можно. Но не спеши, я это улажу на днях. Завтра сходи в паспортный стол, там уже предупреждены. Прямо к начальнице иди, Курылёвой. Скажешь, я прислал.
– Скажу, – покорно кивнула Вера, отчаянно пытаясь выжать из себя улыбку.
– Только это не всё ещё, Веруша, – Гурьев отвёл взгляд.
– А что?
Он достал из кармана последний бланк – свидетельство о смерти Лопатина Сергея Валерьяновича, 1910 г.р., по происхождению из мещан, беспартийного, образование средне-специальное. В графе «Причина смерти» стояло: «несчастный случай на производстве».