Он держался с ними за плечи и, напевая две-три простые ноты, выбрасывал то левую ногу в одну сторону, то правую — в другую. Да, это был он, любимец Праги, Элюар! И вдруг те, с кем он танцевал, замолчали, двигаясь дальше уже в абсолютной тишине, а он скандировал в ритме их ног:
«Мы отвергнем отдых мы отвергнем сон Мы обгоним весну и рассветы И приравняем дни и года времена К масштабу наших грез».
А потом вдруг снова все затянули эти простые ноты и ускорили шаги танца. Они отвергали отдых и сон, обгоняли время и насыщали силой свою невинность. Все улыбались, и Элюар наклонился к девушке, которую держал за плечи:
«Миру отдавший себя улыбается вечно».
И она, засмеявшись, стукнула ногой оземь так сильно, что вознеслась над мостовой на три-четыре сантиметра, увлекая за собою ввысь остальных, и минуту спустя никто из них уже не касался земли, они делали в воздухе два шага на месте и один шаг вперед, да, они возносились над Вацлавской площадью, их танцевальное коло походило на большой возносящийся венок, а я бежал внизу по земле и глядел вверх им вослед, а они плыли все дальше, выбрасывая левую ногу в одну сторону, потом правую ногу — в другую, под ними была Прага со своими кофейнями, полными поэтов, и тюрьмами, полными изменников народа, а в крематории тем временем предавали огню одну женщину — депутата от социалистической партии, и одного поэта-сюрреалиста, дым поднимался к небу, словно счастливое пророчество, и я слышал металлический голос Элюара:
«Любовь что отдана труду неутомима».
И бежал по улицам за этим голосом, чтобы не упустить из виду прекрасный венок тел, возносящийся над городом, и с тоской в сердце сознавал, что они летят как птицы, а я падаю как камень, что у них есть крылья, а я навсегда бескрылый.
Спустя семнадцать лет после казни Каландра был полностью реабилитирован, но через несколько месяцев русские танки вторглись в Чехию, и уже десятки тысяч других были обвинены в измене народу и его надеждам, меньшая их часть арестована, большая — выброшена с работы, и один из этих новых обвиняемых (я) на протяжении двух последующих лет (стало быть, ровно через двадцать лет после того, как Элюар вознесся над Вацлавской площадью) вел астрологическую рубрику в иллюстрированном еженедельнике чешской молодежи. Однажды, по прошествии года после публикации моей последней статьи о Стрельце (это было в декабре 1971 года), меня навестил незнакомый молодой человек. Он молча вручил мне конверт. Вскрыв его, я стал читать и лишь минутой позже догадался, что письмо от Р. Ее почерк был неузнаваемо изменен. Несомненно, она писала письмо в страшном волнении. Старалась сформулировать фразы так, чтобы никто, кроме меня, не понял их смысла, но и я понимал его лишь отчасти. Единственное, что было для меня очевидно: по прошествии этого года мое авторство открылось.