Парня-гомосексуалиста я вычислила быстро, когда находилась еще в зале. Он, этот парень в синем свитере, несмотря на жару, меньше всего интересовался музыкой. Судя по всему, ему достался билет рядом с двумя молоденькими девушками. Он раз пять подряд снял и снова надел этот несчастный свитер, хрустел целлофановым пакетом, из которого то и дело доставал поочередно то пряники, то яблоки. И так длилось до тех пор, пока девушки на него не цыкнули. Он сразу надел свитер, набил рот огромным яблоком и замер, пережевывая и глотая его. (Кстати, после антракта, когда он хотел вернуться на свое место, девушки сказали ему что-то такое, после чего он ретировался вообще на второй, почему-то пустой ряд.)
Гомосексуалист он был скорее всего (я в этом не очень-то разбираюсь) пассивный, поскольку вид имел какой-то женственный и беззащитный. Это явно не он сбил меня с ног вчера вечером возле женского туалета. Тот был покрупнее.
В антракте я присматривалась ко всем мужчинам. Зрителей так же, как на вчерашнем концерте, было маловато. И действительно, холостяков можно было заметить за версту. Особенно бросались в глаза профессиональные холостяки — прилизанные, причесанные, у которых на лбу написано: «Не кантовать». То есть они гордились своим холостяцким положением и сами, в одиночку, справлялись со всеми бытовыми проблемами.
Холостяки же не по своей вине выглядели, как брошенные домашние животные: неопрятный внешний вид, потерянный взгляд человека, которому родные посоветовали сходить «на концерт», чтобы присмотреть себе там «приличную женщину».
Среди мужчин, которые пришли в этот вечер без женщин, под облик убийцы по комплекции больше всего подходил Храмов, о котором мне рассказывала Клавдия Михайловна. Этот мужчина не был похож ни на холостяка со стажем, ни на брошенного мужа. Он был какой-то особенный.
Стараясь держаться нейтрально, независимо, он в то же время был очень любезен с дамами, с которыми был знаком. Но взгляд его почему-то выражал беспокойство. Казалось, что он постоянно кого-то выискивал.
В самом конце антракта, вдруг кому-то кивнув — я не заметила кому, — он неожиданно кинулся в буфет и взял себе стакан сока.
Я спряталась за бархатную портьеру, расположенную перед небольшой нишей. Мне были видны фойе с буфетом и Храмов — пятидесятилетний холеный светский лев в мягком вишневом джемпере и светлых брюках.
Оглянувшись, очевидно для того, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, он, глядя куда-то в пространство, достал из кармана брюк какой-то листок и сунул его зачем-то в пустой уже стакан. И отошел.